Умершее воспоминание

совесть Логана.

Знаю, что мои слова были противоречивы, но я говорил именно то, что чувствовал. Ещё несколько недель назад я в открытую оскорблял Шмидта, утверждая, что в нём нет ни капли благородства, но теперь я так не думал. Теперь мы с ним были товарищи по несчастью, и я приблизительно понимал то, что чувствовал он, не получив ответа на своё признание.

– Ладно, – согласился Джеймс с моими словами, – Кендалл не подлец. Но я ведь видел, что между вами двумя что-то происходило, что это было?

Я молчал. Маслоу так же безмолвно поворачивал бокал с бренди вокруг его оси и ждал моего ответа. Но я с ним не торопился. Я думал о Кендалле.

– Логан, – наконец заговорил

друг, вырывая меня из омута моих мыслей, в который я погрузился с головой, – что было, ты мне ответишь?

– Что бы-ы-ыло? – задумчиво протянул я, переведя взгляд на Джеймса и невольно переняв от Шмидта привычку отвечать вопросом на вопрос. – Она чуть было не поссорила нас. Меня и Кендалла! Можешь себе представить?

– То есть вы её не поделили? Я так и думал. К этому всё и шло, впрочем.

– Я не мог допустить, чтобы он признался ей в любви, – высказал я с непонятной злостью и стиснул зубы. – И когда он попросил у меня разрешения быть с ней… я отказал. Не смотри так на меня! Что я ещё должен был сделать? Я сказал ему, что опережу его: признаюсь, и после моего признания Эвелин захочет быть со мной! Со мной! Не с ним!

Джеймс снова зашипел, указывая пальцем на потолок и прося меня успокоиться, но я не уделил его жесту особого внимания.

– Я представляю, как он будет ржать надо мной, когда узнает, что я тоже потерпел фиаско! – Произнеся это вслух, я вдруг осознал весь комизм моего положения и рассмеялся. – О боже, а я ведь выглядел таким самонадеянным, таким уверенным! – И я снова озлобленно засмеялся.

Печально глядя на меня, Джеймс без слов подвинул ко мне полный бокал бренди, и я, схватившись за него как за необходимое лекарство, сделал несколько глотков. Бренди обжёг горло, и я с шумом выдохнул.

– Ты давно говорил с Кендаллом? – спросил друг тихо, словно прислушивался к каждому шороху на втором этаже.

– Последний раз на твоей вечеринке, – безмятежно проговорил я. – Вообще мы мало обсуждали всё это. Я не хотел слушать его. Я знать не хотел того, что происходило между ними.

– Так между ними было что-то?

– Шмидт сказал, что ничего особенного… Не знаю, стоит ли ему верить. Чёрт, не знаю! А вдруг что-то всё-таки было?

– А тебе что с того? Было – и пусть. Не было – ещё лучше. Не думай об этом, Логан, что за дурацкая привычка мучить себя? А знаешь, как я считаю? Тебе нужно поговорить с Кендаллом.

– Это ещё зачем?

– Ты только представь, каково ему теперь. Ты сидишь здесь, у меня на кухне, хлещешь бренди в три горла, а он один, понимаешь? Совсем-совсем один. Думаешь, ему проще переживать всё это, чем тебе? Думаешь, тебе больно от безразличия Эвелин, а ему нет?

Я отрешённо пялился на свои колени и молчал. До этого мне и мысли в голову не приходило, чтобы приехать к Кендаллу и постараться поддержать его, ободрить нужным словом. Я знаю, что в последнее время у меня со Шмидтом было много разногласий и ссор, но мы ведь всё ещё были друзьями… Стоит ли разрывать эти нити, связывающие меня и моего друга, только из-за того, что в наши с ним жизни ворвалась непредсказуемая бестия и полностью разрушила то, что было раньше?

Я допил бренди и, поставив пустой бокал на стол, внимательно посмотрел на Джеймса.

– Скажи, как я поступил с ним? – тихо спросил я, всем сердцем желая услышать ответ Маслоу и одновременно понимая, что его мнение ничего не изменит в сложившейся ситуации. – Я всё правильно сделал?

– Ну, Логан, на это можно посмотреть с разных сторон…

– Отвечай прямо, Джеймс! Что бы ты сделал на моём месте?

Примерно минуту

он безмолвно размышлял, потом пожал плечами и ответил:

– Конечно, по некоторым соображениям я бы уступил свою любовь другу, потому что всё во мне говорит чувством дружеского долга, но… С другой стороны, я бы никому не позволил и на метр приблизиться к ней: я люблю её, и она только моя, какого чёрта я разрешу остальным даже смотреть в её сторону? Пусть даже своему другу; никто не лишал меня права на счастье. – Он помолчал, после чего раздражительно добавил: – На самом деле вопросы дружбы и любви всегда были самыми сложными для человека, даже смысла нет обсуждать их. Если ты решил сделать так, как ты сделал, то так тому и быть. Не спрашивай, правильно ты поступил или нет, говорило в тебе благородство или подлость. Всё так, как есть. Ничего не вернёшь и не исправишь.

Я с благодарностью во взгляде смотрел на друга; он слабо улыбался. Тоже улыбнувшись, я налил себе ещё бренди и сказал:

– Честно говоря, я не почувствовал облегчения, когда приехал к тебе и рассказал обо всём… Думал, что легче будет сдержать всё в себе: мысли причиняют не столько боли, сколько её причиняют высказанные слова. Но всё оказалось по-другому, я действительно освободился от некоторых вопросов и избавился от… страданий. Не совсем, конечно, но мне полегчало.

– Я чувствовал себя обязанным тебе, – ответил друг, пожав плечами. – Ты ведь так мне помог, когда я был… Ну, ты знаешь. Я рад, что смог хоть немного помочь тебе.

Допив очередной стакан бренди, я нервно выдохнул. В отдельные мгновения, когда я не вспоминал об Эвелин, моя жизнь казалась мне прежней: счастливой, свободной, беззаботной. Но стоило мне хотя бы мельком вспомнить о ней, стоило хотя бы одной вещи, связанной с Эвелин, промелькнуть в моих мыслях, как моё сердце болезненно сжималось и сознание заполнялось каким-то тёмным, неразборчивым туманом.

– Мне нужно уехать отсюда, – вдруг сказал я. Эта мысль показалась мне очень правильной, а решение – обдуманным. – Хотя бы на два дня, хотя бы на день! Меня даже воздух этого города мучает, я уже не могу терпеть всё это. Не хочу слышать о ней, не хочу видеть её, не хочу думать о ней, не хочу, чтобы она существовала в моей жизни, не хочу! Боже-е-е… Нужно уехать. Хоть куда, хоть на сколько, главное – поскорее.

Джеймс сосредоточенно смотрел на меня и думал о чём-то, потом облокотился на стол и приподнялся на стуле.

– Вообще-то я хотел поговорить с Миком о том, чтобы взять недолгий отпуск за свой счёт, – признался друг, глядя прямо в мои глаза. – И дело не в том, что я устал от работы, совсем нет.

– Какая ещё может быть причина? – не понял я, медленно открывая бутылку бренди.

– Ах, ты не в курсе… Я и сам узнал об этом только несколько дней назад. В общем, если говорить короче, у Изабеллы… астма. – Он остановился, будто попытался осознать то, что только что сказал. – Врач советует ей уехать, отдохнуть и полечиться. Я хочу свозить её в Мансанильо.

– В Мексику? А чем наши родные Штаты тебя не устраивают?

– Меня устраивают вполне, но в Лос-Анджелесе, ты знаешь, отвратительная экология. Ингалятор, конечно, помогает переживать Изабелле приступы болезни, но этот город… Ей нужно уехать и подышать чистым, не загрязнённым воздухом. Мне небезразлично её здоровье.

– Я не знал, что у неё астма… – растерянно произнёс я.

– Представь себе, я тоже. Бруклин, где Изабелла жила три месяца, не улучшил её положения. Боже, я прислушиваюсь к каждому её вздоху и дико боюсь повторений приступов удушья! Это так страшно, Логан!