Умершее воспоминание

совесть Логана.

– Спасибо, дружище! – обрадовался Маслоу и похлопал Мика по плечу, но потом взгляд ловеласа в отставке скользнул по мне, и он добавил: – Но я хотел попросить ещё кое о чём.

– Что ещё?

– Я хочу, чтобы Логан поехал со мной. Ты же видишь, что ним творится, а я как друг просто не могу видеть его таким. Позволь нам обоим взять отпуск за свой счёт.

Мик посмотрел на меня, в изумлении приподняв одну бровь.

– Да вы рехнулись, что ли? – разозлился менеджер. – Как, по-вашему, Кендалл и Карлос будут записывать песни вдвоём, а? Как?

–

Никак, – пожал плечами я и тоже подошёл к столу Мика. – Сделаем внеплановый перерыв, тебе ведь тоже минутка отдыха не помешает. Или хочешь сказать, что с тобой всё в порядке?

Менеджер опустил глаза и ничего не ответил.

– У нас и так готово четыре с половиной песни, – тоже вступил в схватку Джеймс, – мы работали упорно и плодотворно, разве не так?

– И тем более ты сам говорил, что сильно скучаешь по Бетти. Неужели тебе не хочется съездить на недельку в Сан-Диего и навестить её?

Мик бросил взгляд на фото Бетти, поставленное в рамку, и его лицо озарилось тёплой улыбкой. Мы с Джеймсом многозначительно переглянулись; наши взгляды выражали радость от предчувствия скорой победы.

– Чёрт с вами, – прошипел менеджер и взял со стола стакан кофе. – Ладно, уговорили. Сделаем перерыв на целую неделю.

– Да! – одновременно воскликнули мы с Маслоу и стукнулись кулаками.

– Но, – строго вставил Мик, – сегодня нам придётся поработать плотнее, чем я задумывал.

– Без проблем, – улыбнулся Джеймс, пожав плечами.

– Это сейчас у тебя нет проблем, а к вечеру ты вымотаешься, устанешь и озлобишься. Ладно, хватит разговоров, живо в будку. Выйдете вы оттуда не скоро.

Мик сдержал слово: закончили мы только ближе к полуночи. Я, хотя и вымотался до нельзя, всё-таки решил не откладывать разговор с Кендаллом в долгий ящик. Карлос и Мик уехали сразу же после того, как мы закончили работу, а я, Джеймс и Кендалл ещё немного задержались в студии.

– Так, надо вызвать такси, – вздохнул Маслоу, набирая какой-то номер. – У меня в голове бардак, глаза свинцовые, так что вряд ли я сяду сегодня за руль.

– Вызови и мне тоже, – попросил я и бросил взгляд в сторону молчаливого Кендалла. Он стоял у кулера и маленькими глоточками пил воду. Джеймс проследил за моим взглядом, задержал его на немце, а затем заговорщически мне подмигнул.

– Пойду позвоню с улицы, – сказал ловелас в отставке и надел рюкзак на одно плечо. – Глотну свежего воздуха, заодно назову водителям ориентиры, объясню, как лучше проехать.

И он ушёл, оставив меня и Кендалла наедине. Шмидт бросил взгляд на закрывшуюся дверь, затем на меня и слабо улыбнулся.

– Чем планируешь заняться в ближайшую неделю? – спросил я друга, намереваясь хоть как-то завязать разговор. Наблюдая за поведением немца, я чувствовал некий холод в его ко мне отношении, и это меня задевало. После всего того, что случилось, между нами была какая-то недоговорённость; мы оба знали больше того, о чём говорили, и оба притворно вежливо улыбались друг другу. Таких отношений между друзьями быть не должно, не должно…

–

Не знаю, – пожал плечами Кендалл и застегнул свой рюкзак. – Если честно, этот внеплановый перерыв сбил меня с толку, в самом плохом смысле этого слова.

– Что ты имеешь в виду? – не понял я.

– Понимаешь ли, работа в студии до настоящего момента являлась для меня единственным спасением от одиночества. Хоть какая-то компания, пусть даже компания уборщика листьев на улице оживляла меня и не позволяла думать о… о ней. Ты знаешь. А теперь я проведу целую неделю в полнейшем одиночестве у себя дома, и эти мысли будут загонять меня в угол. А я так не хочу, Логан.

Я со стыдом опустил глаза и, кажется, даже покраснел. Как могу я ехать отдыхать в Мансанильо в то время, как мой друг так страдает, так мучается, так болеет своими чувствами?

– Я заметил, твоё положение тоже не из лучших, – сказал Шмидт, поняв, что я не собираюсь ничего говорить, и указал на меня. – Причина всё та же?

– О, да, – почти шёпотом ответил я и посмотрел на друга, желая найти какое-то утешение в его взгляде. Но изумрудные глаза Кендалла выражали только сожаление. – Всё та же.

– Я поверить в это не могу! – высказался он и, проведя рукой по волосам, сел в кресло. – Как такое могло случиться с нами?

– Я и сам не знаю, Кендалл, – беспомощно выговорил я. Во мне горели дружеские чувства, и я всем сердцем желал, чтобы Кендалл, выговорившись, избавился от страданий. Но другая часть моей души страшно не хотела, чтобы Шмидт хотя бы слово говорил об Эвелин: казалось, что теперь я могу только думать о ней, а стоит мне высказать свои мысли или услышать их от других – и сердце моё разлетится на куски.

Я хотел сказать ещё что-нибудь, но ни слова из себя выдавить не смог.

– Я ещё могу понять, что она отвергла меня, – произнёс Шмидт, делая особое ударение на последнее слово. Я понимал, что другу хотелось высказаться, поэтому благородно молчал и со вниманием слушал его. – Но ты? Как она могла так поступить с тобой? Разве не с тобой она проводила столько времени, разве не тебе полностью доверяла? Гм… Если честно, я всегда думал, что она по уши влюблена в тебя. А тут такое…

– Я тоже так думал, – с горьким смехом признался я. – Я и не ожидал услышать от тебя такие слова.

Кендалл бросил в мою сторону вопросительный взгляд, и я, пожав плечами, сказал:

– Я до последнего не хотел признавать перед тобой своё поражение, но, увидев сегодня утром твоё лицо, я понял, что ты обо всём уже догадался. И, если честно, я ждал от тебя унизительных оскорблений, подтруниваний и злобного смеха.

– Плохо ты меня знаешь, – улыбнулся немец, опустив голову, – или просто плохо обо мне думаешь.

– Я не хочу думать о тебе плохо. В последние несколько месяцев у меня, конечно, было много поводов, чтобы считать тебя не самым лучшим другом… Но теперь я чувствую, что у нас есть много общих тем для обсуждений и, в конце концов, нас объединяют общие поражение и… унижение.