Умершее воспоминание
Шрифт:
— Ты меня любишь?
Этот вопрос, заданный в лоб, почему-то рассердил меня. Разве задают такие вопросы, а если и задают, то надеются ли услышать на них положительный ответ? В первое мгновение я проклял всё на свете. Почему не существует машины времени? Почему нельзя вернуться на минуту назад и просто не задавать этот глупый вопрос?
А затем мне невольно вспомнилась вечеринка свободы Джеймса, когда я, пьяный и на что-то надеявшийся, пришёл на веранду к Эвелин и задал этот же самый вопрос. Её унижающее молчание показалось мне тогда
— Да, — прозвучал вдруг односторонний, но такой облегчающий мои страдания ответ.
Я вздрогнул так, будто услышал не тихое «да», а оглушительный хлопок или раскат грома. Внутри всё перевернулось, запылало, и этот внутренний пожар выразился на моём лице: я густо покраснел.
— За что? — только и сумел спросить я и тут же страшно разозлился на себя. А что-нибудь ещё более глупое нельзя было спросить?
Слабо улыбнувшись, Эвелин опустила голову и сказала:
— Хотя бы за то, что ты не покинул меня, как это сделали Уитни, мама и папа. Странно. А раньше я считала их самыми близкими людьми на планете.
В тот момент душа моя была наполнена необъяснимыми чувствами. Мысли были затуманены, и я воображал, что всё происходящее — волшебный бесконечный сон. А во снах мы позволяем делать себе то, на что в жизни никогда не лишились бы, да и, в конце концов, кто в своих снах задумывается о последствиях?
Так и я, не думая о том, что будет дальше, взял Эвелин за подбородок и поцеловал её. Боже… Если я и считал, что моя жизнь до настоящего момента была наполнена смыслом, то это — большой обман. Ни в чём не было смысла, ни в чём кроме этих губ, которые раньше казались мне недосягаемыми, но вкус которых я ощущал теперь на своих.
Я не уверен, что этот поцелуй длился дольше трёх секунд, но он был лучше моих поцелуев с Чарис, с Кортни, с Дианной…Он и не мог быть хуже их всех вместе взятых, он не мог быть хуже, чем всё остальное в мире.
Когда я отстранился, Эвелин с удивлением смотрела на мои губы. Теперь она была красная, как варёный рак, и я, почувствовав её смущение, виновато улыбнулся. Не ответив на улыбку, она быстро отвернулась к телевизору и, спрятав лицо в кружке с какао, всецело посвятила своё внимание фильму.
А я сидел как парализованный и смотрел перед собой бессмысленным взглядом. Эвелин сказала, что любит меня. Эвелин так и сказала, она сказала, что любит меня! Разве не это я хотел услышать с того самого момента, как признался самому себе в наличии чувств к ней? Разве теперь я не счастлив? Наверное, этот самый паралич после осознания того, что твоя самая заветная мечта воплотилась в реальность, и есть настоящее счастье… Наверное, я просто ещё не до конца понимал то, что произошло. Наверное, мне нужно немного времени для того, чтобы обдумать всё и свыкнуться с этим.
После минут пяти молчания, которые показались целой вечностью, этот странный паралич прошёл, я начал стыдиться и смущаться. Мой поцелуй показался
Фильм кончился, затем кончился ещё один, и ещё… Всё это время мы с Эвелин, разумеется не молчали: мы говорили о разных вещах, и каждый из нас будто бы старательно обходил стороной обсуждение того, что произошло между нами несколько часов назад. С одной стороны, молчание, конечно же, облегчало груз моих мыслей, но с другой, мне казалось неприличным просто молчать. Но если и говорить, то с чего начать разговор?..
— Уже поздно, — улыбнулась Эвелин, посмотрев на время, и сонно потянулась. — Может, будем ложиться спать?
— Давай.
— Можешь лечь в спальне Уитни. Там чисто и удобно.
С неприязнью вспомнив о сестре Эвелин, я сморщил нос и сказал:
— Если ты не против, я постелю себе прямо здесь, на диване.
— Как тебе будет угодно. — Она выключила телевизор, после чего взглянула на меня и добавила: — Идём ко мне в комнату, я дам тебе постельное бельё.
Получив от Эвелин простыню, подушку и одеяло, я слабо улыбнулся и кивнул. Она стояла у своего письменного стола и глядела на меня с какой-то робостью.
Не зная, что и сказать, я молча побрёл к выходу. Но тихий голос Эвелин заставил меня остановиться:
— Логан.
Обернувшись, я посмотрел на неё. «Что она хочет сказать? — подумал я. — Что-то о поцелуе? Или, может, она хочет взять обратно свои слова о любви? О боги! Что же она хочет сказать?»
Улыбаясь, Эвелин подвинула свою тетрадь ближе к краю стола и сказала:
— Спокойной ночи.
Поняв всё без лишних слов, я взял со стола тетрадь со знакомой обложкой и, тоже улыбнувшись, пожелал Эвелин сладких снов.
Оказавшись внизу, я постелил себе на диване и, забравшись на него с ногами, испытующе посмотрел на тетрадь. В груди поднялась волна уже знакомого волнения, я почувствовал, как в висках с силой забился пульс. Протянув к тетради дрожавшую руку, я открыл её на последней исписанной странице. Новое стихотворение красовалось под названием «Что делает мою жизнь прекрасной».
Как хорошо, что мы живы, что молоды,
Что видим далёкие звёзды в ночи,
Что в зимние дни нам до ужаса холодно,
Что летом нас тёплые греют лучи.
Как хорошо, что мечтать мы умеем,
Что любим рассветы на крыше встречать,
Что годы несутся вперёд всё быстрее:
Так меньше приходится праздники ждать.
Как хорошо, что мы ценим прекрасное,
Ловим полёт каждой мысли своей,
Умеем не тратить минуты напрасно
И плещем фонтаном блестящих идей.
Как хорошо, что для наших сердец
Нет ничего, холоднее огня.
Как хорошо, что не близок конец,
Как хорошо, что ты любишь меня.