Умершее воспоминание
Шрифт:
— Твой дом не в бетонных стенах, — снова обнажил зубы муж Уитни.
— А в чём?
— Я не думал, что ты спросишь об этом меня… Ты ведь сама прекрасно знаешь ответ, милая.
Эвелин посмотрела на меня, улыбнулась, и я почувствовал, как наши руки ещё плотнее примкнули друг к другу.
Домой мы возвращались в двенадцатом часу ночи. Настроение моей спутницы снова изменилось: из приподнятого и весёлого оно переросло в унылое и подавленное. Эвелин сидела, подперев голову одной рукой и глядя в окно. Мы долго молчали.
— Не хочешь поговорить о чём-нибудь? — спросил я, думая, что ей нужно немного обсудить переезд родителей.
Моя
— Э-эвели-ин… — с сожалением протянул я, глядя на неё. Мне всегда было непросто смотреть на то, как она плачет, и в последнее время это становилось только тяжелее. — Любимая, что не так? Скажи, скажи мне…
Я протянул к ней руку и с участием погладил её плечо, но Эвелин никак не ответила на это. После нашей последней ссоры она стала очень скрытная, так что теперь она мало чем делилась со мной. Это задевало, но больше всего меня настораживала неизвестность: я абсолютно не знал, что с ней происходило…
— Ответь хотя бы что-нибудь, — сказал я, чувствуя, что моё терпение было на пределе. — Это из-за переезда твоих родителей?
— Нет, — ответила Эвелин сквозь слёзы, пряча лицо в ладонях и не глядя на меня, — я не знаю… Меня что-то изнутри терзает, как будто прямо по сердцу режет… И причина совсем не в родителях…
— А в чём тогда? —не оставлял расспросы я. — Что с тобой?
Она молча всхлипывала. Я напряжённо вздохнул и протянул к любимой руку, но она вплотную придвинулась к дверце и посмотрела на меня заплаканными и замученными глазами.
— Ты злишься на меня, — сказала она дрожавшим голосом, — пожалуйста, не сердись… Я не хочу, чтобы мы говорили тогда, когда нами управляет злость…
Я несколько оскорбился тем, что Эвелин не позволила мне себя утешить, и удивлённо посмотрел на неё. Я совершенно не знал, как на всё это реагировать.
— А ты понимаешь, почему я злюсь? — спросил я, нахмурившись. — Почему ты просто не можешь поделиться со мной своей тоской? Эвелин, расскажи мне всё, я ведь так за тебя переживаю…
Я подумал, что и сам прежде не делился со своей возлюбленной тем, что так долго меня мучило. Я ведь точно так же молчал, когда она спрашивала о моём настроении, и не хотел ни о чём говорить… В голову мне пришли странные мысли: я решил, что жестокость моей избранницы дошла до холодной мести, и она своим поведением мстила мне за все те годы, что я изводил её. Но потом я взглянул на неё и понял, что мысль моя была ошибочной. Слёзы Эвелин были настоящими. Она коснулась моего колена и, всхлипнув, проговорила:
— Логан, я никогда, никогда, никогда бы не сумела оставить тебя…
— О чём ты? — испуганно спросил я, вспоминая нашу последнюю ссору и то, как она начиналась.
Эвелин облокотилась на спинку сиденья и, прижав обе ладони к лицу, глубоко вздохнула. Мои руки дрожали от волнения и напряжения.
— Я чувствую, что конец очень близок, — шёпотом призналась она.
Её реплика оказалась настолько неожиданной для меня, что я на секунду потерял управление автомобилем. Моя возлюбленная со страхом в глазах смотрела на меня.
— Что ты имеешь в виду? — не понял я, с изумлением и испугом нахмурившись. — Эвелин, какой конец?
— Не знаю, — снова всхлипнула она, и слёзы одна за другой покатились по её щекам, — просто конец…
— Не пугай меня, милая, прошу… Что ты скрываешь от меня?
Она молча смотрела перед собой. Я начинал понимать, что этот разговор, как и все предыдущие, заходил в тупик.
Рассердившись на свою спутницу за молчание, я яростно ударил кулаком по рулю. Раздался сигнал, и Эвелин, подпрыгнув на месте, негромко вскрикнула. Я в который раз заметил, что она… боялась меня…
— Забудь это всё, пожалуйста, — сказала она, взяв мою руку. — Прости… Я просто должна пережить это. Всё пройдёт, всё кончится, я обещаю…
«Да что пройдёт? — гневно подумал я. — Что кончится? Что ты должна пережить?!»
— Но ведь что-то происходит, — замученным голосом выдал я, — и мне так тяжело от того, что ты не хочешь со мной этим делиться… Ты мне не доверяешь.
— Я доверяю тебе больше, чем самой себе, — твёрдо сказала она, и я увидел, как задрожал её подбородок, — я себе совсем, совсем не доверяю…
Вздохнув, я сжал её ладонь.
— Я не настолько нетерпелив, чтобы давить на тебя, — сказал я, сосредоточенно глядя на дорогу, — так что я оставлю это. Мне хочется верить, что ты справишься с тем, что происходит… Мы это вместе переживём, любимая, как и всегда.
Лёжа в ту ночь в постели, я не мог оставить напряжённых размышлений, что позволило мне отчётливо выделить для себя одну странную, но правдивую мысль. Одушевление, поднявшееся во мне после нашего с Эвелин примирения, было мимолётным. Да, оно длилось не более суток, а всё остальное было фальшивым, напускным. Я придумал для себя маленький справедливый мир, в котором жил один и в который не пускал ничего инородного. Я принуждал себя к позитивным мыслям, к вере в светлое, счастливое будущее и насильно окружал себя улыбками и смехом. Всё-таки за оболочкой этого мира теснилось что-то страшное, очень тёмное и огромное. Это «что-то» могло разрушить весь мир до основания — я слишком хорош понимал это и именно поэтому не позволял внешнему проникнуть внутрь моего мира. Во время нашего с Эвелин разговора по пути домой я отчётливо осознал это.
В последнее мгновение перед тем, как я уснул, загадочное «что-то», кажется, начало рассеиваться, и из темноты выступил неточный, размытый силуэт… Но я не успел понять, что это было, и провалился в глубокий сон.
Когда Мэрилин вошла в студию, я сразу понял, в каком она была состоянии. Мы с парнями, до этого момента вёдшие активный разговор, сразу же замолчали и все вместе уставились на Мэрилин. Один взгляд на неё пробуждал в моём сердце непонятную жалость, которую я всегда к ней испытывал; но теперь к этой жалости примешалось ещё чувство какого-то отвращения. Всё-таки видеть Мэрилин такой было куда неприятнее, чем просто неприятно. В глазах Кендалла читались удивление и ярко выраженное неудовольствие.
— Привет, — хрипло поздоровалась девушка со всеми, но смотрела только на Шмидта.
— Зачем ты тут? — спросил немец, не отвечая на приветствие и будто делая вид, что ему неприятно говорить с Мэрилин. Он даже не поднялся с кресла и не подошёл к ней, чтобы вывести этот разговор на личный уровень; ему нужна была аудитория. Мне всегда казалось, что целью общения Кендалла с ней было не просто оскорбить её, но оскорбить её при других людях: всё-таки в студии, помимо их двоих, были ещё я, Карлос, Джеймс, Мик и наш звукорежиссёр Питер.