Умершее воспоминание

совесть Логана.

— Приехала за ключами, — отвечала Мэрилин, не сводя со Шмидта заплывшего туманом взгляда. Глаза её закрывались, но она изо всех сил держалась, чтобы не закрыть их. — Уже пора, пора открывать бар…

Владелец «Погони» с насмешливым изумлением поднял брови, и по губам его скользнула холодная улыбка.

— Я просил, чтобы Скарлетт приехала за ключами, —произнёс Кендалл, — Скарлетт, а не ты.

Время уже действительно близилось к шести — часу, когда «Погоня за недосягаемым» открывала свои двери для посетителей. Однако Мик, как в старые добрые времена, внезапно

завалил нас с парнями работой, так что у Шмидта не было возможности заняться своим детищем: сегодня Мик был особенно неумолим. На помощь немцу должна была прийти Скарлетт — его правая рука по работе в баре, но вместо неё на помощь пришла, очевидно, левая…

— У неё тоже могут быть дела, — лениво выговорила Мэрилин, закрывая глаза. — Я приехала вместо неё… Ну, хватит слов, давай, давай, ключи, Шмидти.

Но Кендалл, сняв с лица улыбку, отрицательно покачал головой.

— Поезжай домой, Мэрилин, — сказал он тоном, в котором слышалось сильное пренебрежение, — сегодня я освобождаю тебя от работы.

— Что не так?

— Ты ещё вопросы мне будешь задавать? — теряя терпение, спросил немец. — Ты реально думаешь, что я позволю тебе появиться в моём баре в таком вот состоянии? Чёрта с два! Мне дорога репутация «Погони»!

Честно говоря, каждый раз, заставая разговор Кендалла с Мэрилин, я чувствовал непонятную вину: мне казалось, что я должен был остановить эту жестокость, струёй хлещущую из Шмидта, — должен был, но не мог.

Мэрилин молча пялилась на Шмидта; взгляд её был абсолютно бессмысленным. Это молчание, как я заметил, только больше раздразнило немца, и он, сверкнув глазами, твёрдо сказал:

— Я засчитаю сегодняшний твой пропуск за прогул. И предупрежу сразу: я больше не хочу видеть тебя такой. Особенно на работе. Поняла?

Девушка хотела кивнуть, но у неё, видимо, закружилась голова, и она, пошатнувшись, схватилась за косяк двери.

— Теперь уезжай, — сказал он, словно отдавая распоряжение, — и да, передай Скарлетт, что я всё ещё жду её.

Когда Мэрилин ушла, мы с парнями одновременно уставились на Кендалла. Кажется, каждый из нас осуждал его поведение, но никто отчего-то не решался высказать общего недовольства. Сам он будто не замечал наших взглядов и, сидя красный, как варёный рак, сердито глядел в пол.

— Тебе совсем-совсем её не жалко? — поинтересовался Мик, вопросительно приподняв одну бровь.

— Знаешь, я не обязан уважать человека, если в нём нет ни капли уважения к самому себе, — вспыльчиво выдал Шмидт.

— А об элементарном человеческом сострадании тебе известно? — повысил голос менеджер. — Разуй глаза! У неё, вполне возможно, серьёзные проблемы, ей нужно помочь, а не пытаться её оскорбить!

— Единственная её проблема — это отсутствие чувства собственного достоинства. Думаешь, я её не знаю?

— Да плевать, насколько вы близки! Дело в том, сколько в тебе человечности, Шмидт!

— Я думал, вы оба с этим завязали, — с какой-то грустью в голосе произнёс Карлос.

— Я понятия не имею, с чем она завязывает, с чем начинает, — сказал Кендалл, всё ещё не в состоянии избавиться от напряжения

и злости, — для меня главное, чтобы она исправно работала. И всё.

— Она для тебя машина, что ли? — вмешался в разговор Джеймс, нахмурившись. — Раньше ты просто был холоден с ней, но теперь ты жесток и просто невыносим. Как ты можешь с ней так обходиться? Вы ведь раньше встречались…

— Раньше. Но теперь нет.

— Тогда что ты вообще называешь отношениями? — не понимал Маслоу. — Что, если даже теперь ты продолжаешь с ней спать?

— Может, хватит? — устало вздохнул Шмидт. — Разве вам не всё равно?

— Очевидно, что нет.

Я безучастно молчал, совершенно не желая встревать в это обсуждение. Вообще в последнее время я не знал, как мне следовало относиться к Кендаллу. Я не знал, оставался ли он моим другом или уже давно стал моим врагом. В конце концов, я всё ещё помнил его слова в тот ужасный день, когда я принял решение лететь в Даллас без Эвелин. Мне казалось, что именно Кендалл подтолкнул меня на этот шаг, и я бездумно обвинял его в случившейся ссоре, хотя никому об этом не говорил.

— Я уже устал говорить об этом, — признался Шмидт вполголоса и прижал ладонь ко лбу, — и от этого всего устал тоже.

— Однажды ты её точно доведёшь, — высказал предположение Карлос, — и своими словами, и взглядами, и, в конце концов, своим отношением к Скарлетт. Мне кажется, всё это приведёт к чему-то страшному.

Затем Мик сказал, что пора работать, и к обсуждению поднятого вопроса мы больше не возвращались.

Сегодня наше внимание было направлено на возвращение к старым песням, а не на запись новых. Дело было в том, что Мик организовал наше выступление на кинофестивале в эти выходные. Все вместе мы не выступали довольно давно, так что нам нужно было хорошо потрудиться, чтобы не провалить предстоящее выступление.

В течение всего дня я следил за поведением своих друзей и замечал в поведении каждого какие-то особенности. Кендалл, например, был задумчив и мало разговорчив; в отдельные моменты я видел даже робость в его взгляде, особенно когда он смотрел на меня. Состояние Джеймса не менялось уже, наверное, неделю: он перестал укладывать волосы, бриться, под его глазами обозначились очень заметные тёмные круги, а взгляд его стал совершенно отсутствующим и бессмысленным. Я догадывался, что причиной был разлад в семье, и хорошо знал, что вечером, после работы, Маслоу поедет в «Погоню», где выпьет и как на духу расскажет обо всём, что у него случилось.

Карлос, хотя и пытался вести себя непринуждённо, всё-таки не сумел меня обмануть: по выражению его лица и слегка натянутой интонации я определил, что с Алексой у них не всё было гладко. Не знаю почему, но отношения в семье ПенаВега отчего-то беспокоили меня гораздо больше, чем отношения в семье Маслоу. Может быть, для Джеймса и Изабеллы были характерны частые ссоры, в результате которых они всё равно мирились и продолжали жить, как жили. А для Карлоса с Алексой в последние годы ссоры стали большой редкостью, так что даже я начинал воспринимать их как-то болезненно.