Умершее воспоминание
Шрифт:
Эвелин беззвучно плакала, глядя на меня, и отрицательно качала головой, будто не веря своим ушам. Я не хотел говорить всего этого, не хотел ранить её, но чёрт возьми, я должен был, должен был сделать это! Я готов был жертвовать ради её спасения!
— Я тебя всю жизнь любил.
— Перестань, мы не знакомы всю жизнь… Когда твоя жизнь только началась, меня ещё не было на этом свете…
— Да, это правда, но я думаю, что в моей голове всегда был твой образ. Всю жизнь. До знакомства с тобой он был размытым и неточным, но я любил его… любил…
— Ты совсем,
Я, с силой сжав зубы, поднял глаза. Эвелин трясло от только что начавшейся истерики; по щекам её быстро катились слёзы. Она смотрела на меня, не понимая моей холодности и резкости… Я и сам понимал себя только отчасти, а держать свои мысли и эмоции под контролем я уже давно лишился возможности.
— Ты любишь во мне образ человека, открывшего для тебя новый мир, — проговорил я, вновь опуская взгляд, но моя избранница так отчаянно вцепилась в мою руку, что я снова посмотрел на неё,— ты… т-ты мне благодарна. На самом же деле я первый друг в твоей жизни, первый молодой человек, и ты, не зная вкуса иного положения, ошибочно приняла первое, чуть ли не детское чувство привязанности за настоящую любовь… А я, Эвелин, я очень долго шёл к тебе…
— Глупо рассуждать так, — заговорила она срывающимся голосом, — ты не можешь измерять мою значимость для тебя количеством девушек, с которыми ты был! Неужели ты не понимаешь, Логан!.. Неужели ты себя не слышишь!
— Я знал, что ты скажешь такое, но я уже долго думаю обо всём этом… Теперь ты так близка к выздоровлению, и вполне может быть, что ты встретишь другого, того, кого по-настоящему полюбишь. Неважно, кто это будет, но я буду даже счастлив знать, что сумел спасти тебя от гибели…
— Неважно? — переспрашивала она, с досадой и злобой морща нос, — счастлив? Да я сейчас с ума сойду от твоих слов! Какая глупость — верить своим ощущениям, но не верить мне, мне! Как же я теперь могу не сомневаться в твоей любви, если слышу от тебя такое?..
Эвелин, не дождавшись ответа, отвернулась от меня и, прижав обе ладони к лицу, громко разрыдалась. Кажется, я никогда не слышал от неё таких рыданий… Они с силой терзали мне сердце и одновременно обостряли мои нервы. Я хотел, я очень хотел утешить Эвелин, как делал это раньше, но не значило ли это отречения от своих собственных слов? Да, они были ужасны и даже несправедливы, с отдельными я и сам был не согласен, и, в конце концов, мне тоже было больно от них… Но я должен, должен, должен!
Я стоял на месте, как изваяние, не шевелясь и не зная, что делать дальше. Хотелось упасть на колени перед Эвелин и, обнимая её и рыдая, молить о прощении. О, сможет ли она когда-нибудь простить меня за это?..
Я не знал, что она думала обо мне в тот момент, но моя душа была полна искреннего сострадания. Я представлял, каково было моей возлюбленной, и, конечно, я бросил бы все свои силы на то, чтобы помочь ей… Но нет, я уже и так помогаю ей.
Чтобы не истязать
Нет-нет, наверное, всё это неправильно… Я ожидал облегчения после этого разговора, ожидал, что страшные, так тяготившие меня мысли наконец-то отступят. Но всё вышло хуже: теперь я ещё сильнее ощущал свою вину, понимая, что не только не спас жизнь Эвелин, но и загубил её. Зачем, зачем я наговорил ей всё это? Какой бес подтолкнул меня? Ещё несколько минут назад она была так счастлива от своей жизни, от любви, а теперь, что я сделал с ней теперь? Мои резкие, грубые слова эгоиста навсегда останутся с ней и, возможно, отрицательно скажутся на ней… Почему я не смог предвидеть этого, почему в первую очередь не подумал о ней самой?! Лучше бы я один всю оставшуюся жизнь мучился, лучше бы Эвелин никогда не знала этих моих мыслей…
А может, я сделал что-то не так? Может, не всё потеряно насовсем и я ещё могу сделать хоть что-то? Холод пробежал по всему моему телу, когда я вспомнил о своём намерении оставить её. Оставить? Оставление обозначает конец, не так ли?.. Нет! Нет! Только не конец! Перерыв — это далеко не конец, это, вполне возможно, только начало… Да-да, перерыв, мне нужно дать ей перерыв, чтобы мы оба смогли разобраться с тем, с чем нам пришлось столкнуться.
Я вернулся в спальню. Эвелин сидела в кресле, забравшись в него с ногами и спрятав лицо. Услышав, что я вошёл, она бросила на меня один болезненный взгляд и отвернулась; лицо её было заплаканным, и она всё ещё вздрагивала от не отпускающих всхлипов.
Как хотелось бы обнять её, обнять — и никогда больше не отпустить. Но вместо этого я прошёл мимо неё и взял свою сумку с вещами, с которой намеревался отправиться в Даллас.
— Я боюсь говорить с тобой, — тихо проговорила моя возлюбленная, не глядя на меня, — потому что боюсь твоих новых неожиданных слов…
Я вздохнул с досадой на самого себя.
— Я избавлю тебя от этого страха, Эвелин, избавлю…
— Ты хочешь ехать? — резко и очень настороженно спросила она и подошла ко мне. — Логан, ты… я… — Она снова начала всхлипывать. — Я сейчас возьму сумку, и мы…
— Нет-нет, — остановил её я, положив руку на её талию. — Я лечу один.
Она посмотрела на меня с таким оскорблением, как будто я только что плюнул ей в лицо. Она сердито сбросила мою руку и отступила на шаг. Глаза Эвелин наполнились слезами, а губы задрожали.
— То есть это конец? — спросила она, качая головой. — Вот так глупо, непонятно и резко оборвалось всё то, что мы с тобой построили, всё то, что было между мной и тобой?
— Нет, конца я не выдержу, я даже мыслей об этом не могу выдержать… Нам обоим нужно немного подумать. Немного.