Умершее воспоминание
Шрифт:
— Хватит говорить об этом, — как-то нервно засмеялся я, качая головой из стороны в сторону, — хватит, хватит… Я не выдержу.
— Но я ведь как-то выдерживаю.
— Выдерживаешь, — сердито прошептал я, сжав кулаки, — выдерживаешь, купаясь в обществе всяких шлюх.
— Да лучше так, — злобно усмехнулся Кендалл, но я заметил, что моя реплика всё же задела его, — лучше так, чем постоянно изводить собой свою возлюбленную!
Я затаил дыхание, услышав это, и так вцепился в стол, что пальцы побелели. Джеймс сжал моё предплечье, чтобы хоть как-то попытаться
— Нет… — пробормотал я, отчаянно замотав головой, будто боясь признать эту мысль и упорно отрицая её, — нет-нет, нет…
— Со стороны всегда виднее, Логан, поверь… Ты с Эвелин, но ты по-прежнему один. Ты как будто не можешь подпустить к себе её, почему? Почему, что она сделала тебе?!
Я глядел на него с каким-то даже испугом и молчал. Мне страшно было молчать, но страшно было и слушать дальше. Нет, лучше вовсе лишиться слуха, чем выслушивать это всё от Кендалла…
— Лучше бы ты всё ещё был с Дианной, — проговорил немец так, словно обращался в пустоту, — или вовсе был один… Не умеешь ты быть рядом.
Я был настолько оглушён его словами, что даже не мог ничего сказать. В груди теснилась только слепая, неразборчивая ярость, голова же совсем отказывалась думать. Я сидел, сжимая ручки стула, и упирался в Кендалла бессмысленным взглядом. Мог ли он говорить такое? Он, человек, в жизни которого никогда не было серьёзных отношений?..
— По-моему, ты перешёл черту, — высказался Карлос и взглянул на меня с сочувствием, — зачем ты наговорил всё это?
— Кто-то должен был сказать ему правду, — хмыкнул немец, наливая себе виски.
— Думаешь, ты самый умный? — разозлился Джеймс, приняв слова Кендалла, адресованные мне, как бы на себя. — Думаешь, ты один обо всём догадался, а Логан жил в полном неведении и не понимал всего этого? — Затем он бросил на меня жалостливый взгляд и, протянув ко мне руку, спросил: — Ты в порядке?
Я неосознанно оттолкнул его руку и вскочил на ноги, свалив стул на пол. Парни смотрели на меня испуганно округлёнными глазами.
— Логан, ты… — начал было ПенаВега, но я прервал его.
— У меня самолёт, — дрожавшим голосом проговорил я, растерянно глядя на пол, — мне надо идти… самолёт…
Я развернулся и тут же споткнулся об стул, лежавший на полу. Я почти упал, но вовремя среагировал и, резко отпрыгнув от него, быстро прошёл к выходу. На друзей я даже ни разу не посмотрел… и на Кендалла тоже.
Домой я ехал в полной и окончательной растерянности. Сердце всё ещё стучало с такой силой, словно я только что пережил животный страх; нервы мои, кажется, были на пределе. Я думал и думал, без конца думал над словами Шмидта, с точностью припоминая каждое и с каждым соглашаясь. О, как я устал от этого всего… Устал от своих бесконечных размышлений, устал от собственного поведения, устал от самого себя. Неужели есть только один-единственный способ избавиться от этого? И неужели он ведёт в пустоту? Вскоре эти мысли стали совершенно невыносимы, и я, до жуткой боли закусив губу, решил: «Сказать. Оставить».
Эвелин
Эвелин сидела ко мне спиной, не поворачиваясь и ничего не говоря. Я стоял на месте, весь дрожа от странного ощущения — ощущения, будто вот-вот случится что-то, что полностью изменит наши с ней отношения… В хорошую или плохую сторону? Я не знал. Но какой-то инстинктивный страх охватил меня всего.
— В чём дело? — спросила она меня тихо, от чего я задрожал ещё сильнее. Я смотрел на её волосы, ничего не отвечая. Эвелин обернулась и бросила на меня спрашивающий о чём-то взгляд. — Что происходит, Логан?
Я всё ещё стоял, как вкопанный, и молча глядел ей в глаза. Моя возлюбленная издала такой вздох, что мне даже стало не по себе от него. Для чего, ну для чего судьба велела нам встретиться? Не окажись я в её жизни, она не стала бы сейчас так устало вздыхать и так устало смотреть на меня.
Эвелин встала, подошла ко мне и потрогала мои холодные ладони. Я слегка отстранился от неё, будто испугался, что её прикосновения смогут заставить меня передумать…
— Тебе плохо? — терпеливо спрашивала она, трогая мою шею и голову. — Знобит?
— Нет, — сделав над собой усилие, ответил я и покачал головой. — Не в том дело, дорогая.
Она в лёгком недоумении нахмурила брови, заметив, как я выделил голосом последнее слово. Я посмотрел вниз, избегая её взгляда, и проговорил:
— Дорожить можно только тем, кого любишь… А я тебя очень, очень-очень сильно люблю…
Во взгляде Эвелин промелькнул какой-то испуг, и она, на ощупь отыскав мою руку, с силой сжала её.
— Я тебя тоже, — прошептала она, вглядываясь в мои глаза так, точно видела меня впервые.
— Нет, — с ещё большим усилием выговорил я и зажмурился, боясь собственных слов, — нет, Эвелин, не нужно меня обманывать…
Она тут же отпустила мою руку и уставилась на меня большими, будто оскорблёнными глазами. «Могу ли я говорить такое? — затерзали меня мысли, когда я увидел эти глаза. — О, могу ли я вообще говорить с ней об этом?..»
— Что ты имеешь в виду? — настороженно и испуганно спросила моя возлюбленная.
— Ты меня, наверное, никогда не любила, — сказал я, уже полностью потеряв возможность контролировать свои слова, — я твоё умершее воспоминание, Эвелин. Твоей настоящей любви ко мне уже нет в живых… Она умерла почти три года назад, когда ты, возможно, впервые обо мне не вспомнила… Нет-нет, её уже не вернёшь, сколько не пытайся, а я…я никогда не любил тебя меньше, чем тогда, в первые месяцы нашего знакомства, чем тогда, когда только-только открыл для себя это чувство. Даже сейчас я люблю тебя нисколечко не меньше…