Умножающий печаль
Шрифт:
Я мчался по гаревой дорожке, опоясывающей футбольное поле, на котором два десятка ребят в разноцветной форме с азартом гоняли мяч. За сетками футбольных ворот маячили смутные фигуры телохранителей. Стадионная радиотрансляция лупила на всю катушку быструю развеселую музыку. «Ой, мама, шика дам я», — грозился Филька Киркоров. Я катил, как на спидвее, на поворотах машина ложилась на грунт так, что я почти касался коленом земли.
У центральной линии сделал подскок и рванул на поле. Ой, мама, шика дам я!
Изумрудный пружинисто-мягкий газон я сек наискосок, направляясь
Я сбросил газ, крутанулся на заднем колесе — мотоцикл плавно катился мимо восхищенных ребят. Сорвал с себя шлем и заорал оцепеневшему принцу-наследнику империи «РОСС и Я»:
— Ванька! Ванька! Обормот! Бегом ко мне!.. — и махал ему ночным горшком своего гоночного шелома.
Худой голенастый вьюнош бросился ко мне — Ванька споро бежал параллельно медленно плывущему мотоциклу. Это было похоже на плавное заторможенное движение во сне — сердце-метроном вышибало секунды, оставленные мне погоней.
— Кот! Кот Бойко! Это ты?! — кричал, захлебываясь, Ванька.
— Бегом, Ванька!.. Некогда! На подвиг — одна секунда! Прыгай!..
— А как же… — на миг растерялся паренек. На лице его была мука — он разрывался. Он ничего не понимал, но душа его — в страдании и испуге — сдавала первый экзамен личности, наверное, впервые он делал выбор между свободой и долгом.
И я ревел, как вырвавшийся на волю гейзер адреналина, потому что знал — еще секунда, и меня застрелят. Если Ванька не прыгнет сей же момент на заднее седло, эти уроды такую мишень обязательно положат. Телохранители с «береттами» наперевес были уже совсем близко.
Вязкий нескончаемый сон о погоне.
Сквозь мягкий тяжелый рокот моей послушной, бессмысленной, могучей «судзучки» я слышал яростное свистящее дыхание охранников, их надсадный крик, испуганный и пугающий одновременно:
— Ваня! Ваня! Остановись! Ваня, ложись! Ложись! Стреляю…
Один бежал мне навстречу, пытаясь отсечь мальчишку, второй догонял сзади, перекрывая пути отхода к воротам.
— Ванька! Слово Капитана?.. — крикнул я в тоске, понимая, что время исчерпано.
— Закон! — выдохнул мальчишка уже почти забытый пароль, махнул рукой и с разбега прыгнул на заднее седло.
— Крепче держись! — орал я оглашенно. Ванька обхватил меня руками, и, чувствуя за спиной его тощее воробьиное тело, тесно прижатое ко мне — клянусь, я слышал бой его сердчишка у себя под лопаткой, — я испытал, наверное, самое большое, самое полное ощущение счастья в своей жизни.
Исчезла без следа дурнота страха, и тоска предсмертная откатила, а только злой веселый азарт прыснул в инжектор «судзучки», которая заревела чудовищным визгливым воем, бросившись на маячащего перед нами охранника. В последний миг — ученый все-таки, собака! — кинулся в сторону с перекатом через спину, и промчались мы в пяди от него.
— Держись, Ванька, только держись! — вопил я и бросал мотоцикл с боку на бок, и гнали мы, наклоняясь, выпрямляясь,
Я видел, как один из них на бегу что-то кричал в рацию — наверное, поднимал в ружье остолопа с автоматом в «мерседесе».
Должен вас маленько огорчить, мои милые конвойно-сторожевые друзья, замечательные вы наши бодигарды, — поздно! Господа телохранители, охраняемое тело убыло со мной. В неизвестном направлении.
С грохотом разогнав мотоцикл на гаревой дорожке, я поехал не к воротам и не к арке, откуда прибыл на игровое поле, а, задрав руль, перепрыгнул через барьер ограждения трибун, с дребезгом и лязгом проскакал по лестнице, потом нырнул вниз на пешеходный пандус, крутой поворот — мигнули напоследок за нами яркой вспышкой стоп-сигналы и скрылись в пустом гулком туннеле для выхода зрителей.
Сергей Ордынцев: игра в жмурки
За годы своей полицейской службы я усвоил главную сыскную аксиому: наши начальники и наниматели больше заинтересованы в яркой зрелищной картине розыскного рвения подчиненных, нежели в предметных результатах расследования.
Розыскниками был разработан за долгие века нашего ремесла целый комплекс, всеобъемлющий свод бюрократических жестов, изображающих «движение по делу», симулятивных акций и демонстрационных поступков, которые все вместе должны показать, что мы, мол, тоже свой хлеб не зря едим. Для начальственного ока нет более отвратительного, оскорбительного зрелища, чем сидящий на заднице сыскарь, о чем-то якобы думающий. Он думает! Тоже мне, Чапай сыскался — думает! Мыслитель хренов! Родена на нашу голову не хватает!
Двигайся! Ищи! Вот тебе и вся мудрость ментовская! И сафоновские люди хаотически и суетливо двигались.
Потому что даже такой умный и предметно заинтересованный человек, как мой друг Хитрый Пес, тоже не свободен от этой слабости. Не сомневаюсь, ему бы наверняка хотелось увидеть больше делового усердия, пыхтения и сложных телодвижений в поисках Кота, чем я мог продемонстрировать.
А я не мог и не хотел разыгрывать для него старый анекдот с поисками под фонарем потерянных часов, когда ищут здесь не потому, что часы потеряны под фонарем, а потому, что здесь светло.
Я искал там, где было непроглядно темно. Впотьмах, медленно, очень осторожно я искал в непроницаемой тьме жаркой корыстной заинтересованности и молчаливого ледяного равнодушия остановившиеся бесценные часы — не «Картье-Паша», не «Патек Филип», не «Даймонд Роллекс», — они назывались «Разграбленный Поволжский кредит». Я был твердо уверен, что их остановившиеся стрелки замерли навсегда в момент, когда два моих друга стали смертельными врагами.
Вот это я знал почти наверняка, когда на выходе в проходной предъявил документы милицейскому лейтенанту и крутящаяся дверь выбросила меня на улицу. За спиной на гранитных полированных плитах величавого подъезда — надраенные до нестерпимого сияния бронзовые доски: «Министерство внутренних дел Российской Федерации».