Умягчение злых сердец
Шрифт:
— Так точно, товарищ майор, — отчеканил Хромов.
— Часто посылают по этому адресу письма?
— В прошлом году одно. Так же в ящик было опущено. Больше не помнит заведующая.
— А получают?
— Ни разу… Мы же только в Отяево были. Может, в основном через Боровки идет переписка.
— Да, в Лиственничное нужно съездить. Тоже…
— Не нужно, — прервал Шатохин. — Ни в Лиственничное, ни в Боровки. Почта оттуда все равно мимо райцентра не идет.
— Письма для Великониды могут быть адресованы
— Могут, — согласился Шатохин. — И все равно мелькать по району больше не следует. Сейчас же выезжаем в Нетесово. Всякую работу по этому делу прекращаем.
4
— Я Тимоненко Алла. Работаю проводницей. — Женщина лет тридцати вошла в кабинет Шатохина буквально следом за ним. — За что вы хотите посадить Анатолия?
Женщина была настроена решительно. Голос ее звенел от волнения и раздражения. Не назови она своей профессии, Шатохин едва бы понял, что речь о Бороносине.
— Посадить я вообще никого не могу. Не в моей власти.
Можно было одернуть проводницу, прекратить разговор в таком тоне. Легче всего. Но что-то ведь ее привело. Просто выплеснуть раздражение в уголовный розыск не ходят.
— Сядем, поговорим спокойно, — предложил Шатохин, указывая женщине на стул. — Вы Бороносину кем приходитесь?
— Любовницей, — ^ ответила проводница.
— Мг… Ваш друг не подозреваемый и не обвиняемый. Свидетель.
— Не надо… Сама была свидетельницей. И никто в меня, как в Толю, мертвой хваткой не вцеплялся.
— А в него кто вцепился?
— Вы! Поезд наш вчера вечером ушел в Кисловодск. Толе за три часа до отправления велели оставаться в ремонтной бригаде. Я из Померанцева вытряхнула, что из милиции звонили, рекомендовали его пока в рейсы не посылать. А сегодня Толя мне признался, что его из Нетесово из аэропорта выпускать не хотели.
— Кто конкретно не выпускал?
— Поплавский.
— А звонил по месту работы?
— Он же.
— А говорите — я.
— Вы — это милиция, — проводница с досадой махнула рукой. — Толя рассказывал, из-за чего все это. Как вы допрашивали его, тоже рассказывал. Только что называли свидетелем, а подразумевали-то: он тоже… Толя говорит*, если настоящих преступников не найдете, на нем отыграе* тесь.
— Это зря.
— Не зря, — возразила проводница. — Теперь и говорят, и пишут о таких случаях. Ну, он сидел, ну, не для всех он хороший… Понимаете, все зти староверы, иконы — он о них говорит много. Ко это для него безразлично.
— Безразлично, а Говорит много, — заметил Шатохин.
— Ну и что, так разве не бывает? Считал бы иконы ценностями, с бабкиными бы так не поступал.
— Как?
— Прошлой зимой в сенцах стекло разбилось, он дыру иконой
— В сенях приколотил, это в Нарговке? — спросил Шахотин, про себя отмечая, что при встрече начальник поезда о подарке Бороносина не упоминал.
— Где ж еще, у меня сенцев нет.
— Так там до сих пор?
— Ну да.
— А Померанцеву дарил при вас?
— Какая разница… Вы лучше скажите, почему Толю не пустили в Кисловодск?
— Посидите, пожалуйста, в коридоре. Я позову. — Шатохин взялся за телефонную трубку.
Через минуту в кабинете был Хромов.
— Известно, что Поплавский позвонил руководству Бороносина и рекомендовал до поры не выпускать его в поездки? — спросил Шатохин.
Лейтенант знал: начальник Нетесовского районного ОУРа звонил в его присутствии.
— Надеялись, что вахтовик быстро из свидетелей передвинется в обвиняемые? Дальше бы все шло законным путем, — так? — Шатохин говорил тихо и зло.
Хромов отмалчивался.
— Потом напишешь рапорт, а сейчас… — Шатохин открыл дверь, пригласил проводницу, спросил у нее: — С другой бригадой можете в рейс выехать?
— Хоть сегодня. Людей не хватает.
— Вот и поезжайте. С Бороносиным вместе. Если он, конечно, нужен будет, как работник, в другом поезде.
— Нужен. — Живые огоньки вспыхнули в глазах проводницы. — А вы справку дадите, что Анатолий не виноват?
— Не нужно никаких справок. И спасибо, что зашли.
Оставшись один, Шатохин раскрыл деловой ежедневник, которым почти не пользовался, начертил прямую линию, поставил на ней три жирные точки. Под каждой написал название: Пышкино-Троицкое, Метляево озеро, Тангауровские болота. В сторонке, выше линии, крестиком обозначил скит Тандетниковой.
Налетчики добрались рейсовым пассажирским автобусом до села Пышкино-Троицкого. Дальше дорог нет, шли пешком. В Пышкино-Троицком или где-то поблизости их поджидала бабка Флора. Встретились, и вчетвером проделали путь чуть дальше Метляева озера. Прямиком. С Великонидой не встречались: незачем попадаться на глаза староверам-соседям Елены Викентьевны, да и пришлось бы делать крюк с лишнюю сотню километров.
Итак, грабители расстались с бабкой Флорой за Метляевым озером. Кто же дальше взял на себя роль провожатого?
Написал: «Бороносин». Тут же зачеркнул фамилию вахтовика-железнодорожника, поставил вопросительный знак. Подумав, зачеркнул и его. Поднялся из-за стола и пошел к Пушных.
— Давайте предположим, товарищ полковник, что после расставания с Ожиговой, с Флорой то есть, у налетчиков не было больше провожатых. Самостоятельно шли.
— Трудно поверить.
— И все же.