Unknown
Шрифт:
и очень серьезно. Когда кто-нибудь задавал ему вопрос, например,
"Который сейчас час?", то Ляхов, крепко задумавшись, надув щеки, начинал ответ примерно так: "Да! Как я полагаю, сейчас, вероятно, около 18 часов дня. Хотя на моих часах без трех минут шесть, но,
возможно, они спешат или отстают. Я утром проверял и время, и
завод, и должен заметить, что существенных корректур в работу
часового механизма я не внес. Поэтому, с вероятностью, близкой к
95% можно полагать,
ни на них около 18 часов дня".
– Ну, Гога, пойдем пивка попьем, а? – Монзиков весело под-
мигнул и начал собирать вещи, т.к. решение о бурном и многообе-
щающем отдыхе он уже принял.
– Санька! А что ты будешь делать с товарищем? Надо бы за-
кончить…
– Дружба и дружбаны – это святое! Я правильно говорю, а? –
Монзиков подошел вплотную к Монарцику, взял крепко-крепко
среднюю пуговицу пиджака и посмотрел на своего клиента так, что
тому ничего не оставалось, как выжать из себя слова, ставшие по-
следним аргументом для ухода из коллегии.
– Правильно, правильно…
109
– Вот видишь, Гога, все считают, как и я! Догнал, а? – Монзи-
ков, выходя из комнаты, весело подмигнул растерянному Монар-
цику.
Через два часа Гога и Монзиков, ужасно пьяные, с двумя па-
кетами, в которых лежала водка и закуска, сидели на берегу озера.
*****
– А литр пива – это много?
– Смотря, какой он по счёту.
Анекдот от И. Раскина
Лирическая, обломная…
– Эх, Зяма-Зяма! Вот здесь я и Гога вспоминали прошлое. Да-
аа! – Монзиков взглянул на меня и сладостно вздохнул.
– А дальше-то что? Дальше? – я слушал захватывающий рас-
сказ, который наверняка был очень и очень многообещающим. И
действительно. Все, что потом я услышал, было подобно крутому
детективу в стиле Агаты Кристи или может быть даже Виктора
Пронина.
Пение птиц, которые то и дело подлетали к нашей скамейке,
стоявшей невдалеке от переполненных мусорных баков, редкие, сильно ободранные кусты сирени и здоровенные грязные лужи нас
не радовали. Откуда-то издалека раздавалось пьяное пение, которое
все время прерывалось громким залихватским свистом и отбор-
нейшим матом. Да, чуть не забыл, несколько дней тому назад я по-
пытался устроить литературное чтение отдельных глав своего ро-
мана, которые больше всего нравились Петровичу. Читал на улице,
затем в ресторане, где работал мой знакомый швейцар. Кстати, там
меня даже накормили на халяву. Сказали, правда, чтобы я сматывал
поскорее удочки и
то знаю, что выгнали меня только из-за того, что истинные поклон-
ники литературы не могли от меня оторваться. Все слушали меня с
раскрытыми ртами. А ведь в ресторан идут для того, чтобы набить
брюхо, показать даме свою крутизну, попить коньячку и т.д. А если
же просто сидеть и слушать, то дохода от таких клиентов не будет.
Это уж точно! Вот они и турнули меня, чтобы я им бизнес не под-
рывал. А то, что вдогонку мне кричали всякие оскорбительные сло-
ва, так это тоже легко объяснимо. Страна должна знать своих геро-
ев. Не легко сегодня живется настоящим талантам. Зависть, злоба -
так и сквозят на лицах примитивных уродов, которые и читать-то
110
толком не умеют. Ведь, например, почему в театрах или в филар-
монии всегда дают программки? Да очень просто! Дают их только
для того, чтобы было понятно, о чем поют или для чего танцуют, какая музыка и кто автор. Исполняют-то всегда чужие вещи! А тут
читал сам автор! Это ж очень важно, потому как кроме автора ни-
кто не сможет прокомментировать или подать ценную, правильную
идею. Многие сегодня имеют какую-нибудь мысль… Думают ее,
думают, а результатов – ноль. А почему? А все потому, что надо
всегда оставаться человеком. Надо людей любить. Надо помогать
друг другу, даже за деньги, как я, например. Ставлю клиенту новую
прокладку, беру чирик. Сначала, конечно, меня могут и обмате-
рить, но на следующий день если уж спасибо и не скажут, то, по
крайней мере, и морду мне не набьют. Кстати, они-то с голода не
умрут! Беднее не станут. Это точно, а вот в хозяйстве будет полный
порядок. Николаевна – из соседнего дома – меня даже отругала за
то, что мало я пишу о природе. Она считает, что если есть такие пи-
сатели, как Паустовский, которые только о природе и писали, то
значит, и другие должны ее описывать. Даже у Толстого чего-то
там такое тоже есть. Но я же не Лев, чтобы описывать, кто под ка-
ким деревом целовался или куда, например, поехал на поезде, а за-
тем лег на рельсы и любовался журавлиным клином, кудрявыми
березами и всякой другой ерундой. О природе писать могут все, и
сколько хочешь! А вот о героях нашего времени – пишут только
единицы. Лермонтов и тот только один раз написал про своего ге-
роя, который почему-то вдруг у него плохо кончил. А я пишу о тех, которые среди нас, которые не бьют себя в грудь и не кричат на