Уриель Акоста

Гуцков Карл

Как? Пред общиной?

Бен-Акиба

Но сперва один Прочтите вы, что предстоит вам громко Пред всей общиной нашею прочесть! Так, значит, Ахэр не жил? Ну, а вы? Ведь вы живете! Почему ж Абуя Лишь миф один?

Уриель

Вы правы — я живу!

Акиба

Ну, то-то же! Так, значит, жил и Ахэр! Да, да, мой сын, иди и отрекись, Лишь для того, чтоб ум твой стал трезвее… И поприлежней почитай Талмуд! Все те, кто жил в сомненьях, отрекались, А

если кто-нибудь и находил Мысль дельную и умную, то это Был лишь цветок из старого венка [1] . Все новое от неба! Все бывало… Здесь на земле бывало все не раз…

1

Очевидно имеется в виду, что эта открытая, якобы «новая» мысль уже находилась в «откровении».

(В то время, как его уводят.)

Талмуд читайте, Ахэр, поприлежней!

(Издали.)

Уже все было… всякое бывало.

Сантос и Эмбден следуют за ним.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Уриель, затем Рувим.

Уриель (глядя на пергамент)

Позорное признанье! В грудь мою Ты ранами кровавыми вписалось И в ней верней запечатлелось ты, Чем на пергаменте, где черным ядом И жалом змей начертано оно! О, этих ран лекарства не залечат! А если б время заживило их, То эти шрамы не дадут мне чести. Сегодня ночью я в моей тюрьме Мать увидал во сне… Пришла она Меня своею нежностью утешить… А рядом с ней в сияньи лучезарном Юдифь стояла… Я проснулся… Вновь Одни лишь стены голые темницы Мой встретил взор… И гнев меня объял, Как некогда объял он Галилея. О, Галилей! Под пыткою, без сил Ты присягнул, что шар земной недвижен, Когда ж тиски ослабли, ты вскочил, И прогремел над сонмом кардиналов Твой гордый голос мощный, как гроза: «А все же вертится она!» И это «А все же вертится она!» звенит В моих ушах всегда; ни на минуту Мне не дает покоя мощный зов. Все ж вертится она!

За сценой детский хор поет псалом.

О, голоса! О, хор невинных детских душ! Не зная, Поют псалмы о мщении они! Должно ль так быть? О, всемогущий боже, Ты видишь ли, как пресмыкаюсь я? Что хочешь ты, всевышний? Длань спасенья Я жду теперь напрасно из ничто!

Рувим (за сценой)

Пустите же меня к нему… Я должен…

Уриель

Я слышу голос брата!

Рувим (входя)

Уриель!

Уриель

Твоя любовь нужна мне не теперь, А после отреченья!

Рувим

Запрещают Нам видеться друг с другом, и к тебе Нас не пускают, не дают свиданья… Я прихожу от имени родных, Терпеть готовы мы и к отреченью Тебя не принуждаем, Уриель. Для нас не делай этого! Не надо!

Уриель

Я матери торжественно поклялся.

Рувим

Ах, если бы она жила! Тебя Последний взгляд ее искал напрасно… Слепая ночь смежила ей глаза…

Уриель

Как? Умерла? Она мертва? Мертва?

Рувим

Мое

письмо тебе не передали, К тебе ворваться силой мне пришлось… Здесь на земле, где нам грозят проклятья, Нет больше матери у нас.

Уриель

Мертва! Все ж есть и в скорби этой утешенье, В слезах улыбка может расцвести — Хвала судьбе за то, что умирая, От всех грехов очищенным меня Считала мать и о моих страданьях Ей, безутешной, не пришлось узнать.

Рувим

Оставь! В Гаагу переедем мы, Там мы поищем снова наше счастье…

Уриель

О чем ты говоришь? Я не могу Переменить решение! Ты знаешь, Что сердцем я владею не сполна: Мне мать вернула только половину, Другая…

Раздаются звуки сойфферов.

Рувим (удерживая Уриеля)

У Юдифи?

Уриель

Брат! Пусти! Зовет меня безмолвный взгляд Юдифи!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Отдергивается занавес; видна синагога. Возвышение с несколькими ступенями ведет к тому месту, где хранится ковчег завета. Все помещение ярко освещено свечами в подсвечниках. Возле скинии сидят Сантос, Эмбден и два раввина с талесами на головах; Уриель и Рувим.

Сантос

Я приглашаю, Уриель Акоста, К ковчегу нашему тебя. Иди! Ждет покаянья твоего Израиль!

Рувим

(колеблясь, сказать ли Уриелю всю правду)

Нет, брат, Юдифь…

Уриель

Ты имя произнес, Которое судьбой моею стало. Пусть не дрожит моя нога! Итак, Вперед, Акоста! Прямо… не к Христу И не к Сократу… Шествуй же спокойно… Пусть зависти в тебе не породит Смерть Иоганна Гуса. Прямо к смерти, Что во сто раз ужасней, — от стыда!

(Поднимается по ступеням.)

Рувим

Жестокие превратности судьбы! Не знает он о том, что у Манассе Как раз теперь должно произойти! Для матери он пожелал отречься, Но наша мать теперь уже мертва! Он для невесты отрекался — что же? Ее навек он может потерять!

Сантос (внутри синагоги)

Внемли Израиль! Все ликуйте земли!

Уриель

(читает пергамент; слышны звуки тихой, далекой музыки)

«Я, Уриель Акоста, по рожденью Из Португалии, еврей по вере, Пред взором бога ныне признаю, Что недостоин милостей его. Христову веру исповедал я Уже ребенком, чтил ее однако Неискренне, одними лишь устами, И сердцем был всегда враждебен ей. Затем я снова с прежним лицемерьем, С притворством гнусным в глубине души К религии Иакова вернулся — Я не еврей и не христианин Как тех, так и других я ненавидел, Но свой народ я ненавидел больше. Все, что он чтит, я дерзко осмеял, И с вожделеньем делал я все то, Что исстари законы воспрещают. Когда же был бессилен разум мой, Чтоб скрыть всю скудость мыслей дерзновенных, И нарядить их в пышные одежды, На помощь призывал я посмеянье. И написал, гордынею влекомый, Я свой трактат, внушенный сатаной. Проклятие отныне навсегда Моей руке, что книгу написала И мать мою до смерти довела…»