Урод
Шрифт:
Воспоминание этого разговора больно кольнуло где-то под сердцем. Даже у детей присутствует понимание происходящего ужаса. Нет осознания способов решения проблемы, но есть понимание самой проблемы. Уже неплохо.
— А толку? Пострелять нужно людей в первую очередь. Ну истребим мы всех дворняжек, но ведь какая-нибудь дура опять выкинет свою кошку на улицу, и мы снова забегаем по кругу!
— Все так, Жень. Все так, — пробормотала Элина, рвавшаяся из плена грустных мыслей. — Не подашь телефон? На тумбочке лежит. Несколько дней не брала его в руки.
Экран ожил сотней пропущенных.
— Владимир Николаевич, это Стриженова вас беспокоит.
— Элина, почему ты не появляешься на работе и не отвечаешь на звонки? Захотела выговор? — в этот момент она слышала не добродушного главврача, а его дочь.
Он говорил с ней тоном, достойным насекомого под подошвой ботинка. А ведь она никогда не опаздывала на работу, не допускала никаких ошибок, все исполняла вовремя! Она никогда не доставляла ему проблем. И стоило ей всего единожды оступиться, как он готов вынести ей приговор.
— Нет, я не хочу выговор.
— Вот и хорошо. Тогда…
— Я хочу уволиться по собственному желанию, — перебила, на что никогда не решилась бы раньше, его Элина. — Завтра заявление будет лежать на вашем столе. Спасибо за все и до свидания.
Спасибо за то, что протолкнули свою дочь на мое место. Спасибо за то, что всегда по-отцовски тепло улыбались мне, отобрав у меня карьеру. Спасибо за все.
Эти слова Элина договорила уже у себя в голове, но ее душа фонтанировала восторгом от того, что ей хватило смелости хотя бы на те слова, что она произнесла. Это первый маленький шаг, первая крохотная победа на великой дороге к ее новой счастливой жизни.
Глава одиннадцатая
Часть силы той, что без числа
Творит добро, всему желая зла.
Иоганн Вольфганг Гёте «Фауст»
Все его умозрительные заключения, все, что он знал и умел — вся его жизнь плескалась от одного края бокала до другого. Туманов проглотил остатки коньяка и отбросил пустую бутылку.
— Не зря ты, бутылка, — обращался пьяным голосом к бутылке, — бабского рода. Тоже ненадолго тебя хватило. Но ты хотя бы была вкусной.
Он рассмеялся, отравляя пылинки хмелем своего дыхания и снова посмотрел на несчастную бутылку, которая стала квинтэссенцией всех его печалей и неудач.
— И дорогой, — икнул Дмитрий. — Риммка тоже была недешевой, но не такой вкусной.
Его одинокий смех воздушным змеем с подбитым крылом парил по стенам кабинета. В одночасье смех сменился кашлем. Туманов устало огляделся вокруг. Все это: бумаги, деньги, золотые стены, женщины, продающие себя за деньги, но не стоящие на трассе вручили ему в подарок при рождении.
Ключ от рая. Но почему же тогда в этом раю вечно смердело попойкой? Разве обитателям рая нужно накачиваться коньяком до потери
— Или нет никакого рая, а попы эти, как и обычно, только языками чешут, — пробурчал мужчина, предпринимая попытку встать.
Стены стали съезжаться прямо на него, и Туманов снова упал мешком в кресло. Отец преподал ему столько уроков жизни, слепил из него монстра по образу и подобию своему. Искусно выточил из камня чудовище. Так почему же сейчас, когда его так заедало собственное скотство, отец не предлагал ему спасительной пилюли?
А потому что нет пилюли от дурного воспитания. Есть только шишки, набитые ответным ударом жизни, и потери, которые сыплются градом. Он топтал эти градины, безжалостно расплющивая их, но каждая потеря оттяпывала от него по куску и, пережевав, сплевывала в грязь.
Дмитрий расфокусировал взгляд и, кажется, его душа пребывала сейчас где-то в другом измерении, том, где можно подумать, побыть мазохистым и погоревать о том, чтобы все изменить. Как же это место называется? Вспомнил! Дешевая уборная на заправке, пропитанная выхлопными газами и смрадом, или иначе — мечты. И всегда на двери висит табличка «Занято».
Время сократилось до пульсации в его голове. Черная точка, бьющаяся сердечным ритмом и вибрирующая стремительной кровью в венах, разрослась до состояния эйфории, открывающей двери сознания и распахивающей окна восприятия.
В школе ему всегда нравилось. Нравилась эта безраздельная власть над учителями, поварами, слугами и даже одноклассниками. Дима всегда знал, что эти люди — лишь обслуга, челядь. Его родители платят деньги за то, чтобы он мог обращаться с ними, как ему вздумается.
— Сашка, как ты ешь эту гадость? — спросил он и выплюнул прямо на стол омлет. — Дерьмо какое-то. Эй, женщина, уберите тут немедленно!
К столу тут же подбежала крупная женщина лет сорока и стала усердно натирать стол, боясь поднять взгляд на виновника грязи. У нее дома двое детей и муж ушел, и квартира съемная, и родителей нет… Она должна тереть усерднее, чтобы этот мальчик, Дима Туманов, не пожаловался отцу. Все-таки платят хорошие деньги за эти унижения.
Рядом с Димой стоял его лучший друг Саша Янг. Его всегда удивляла фамилия друга, но он чувствовал, что эта фамилия из разряда тех, которые не помешало бы заиметь в списке друзей. Он был в каком-то смысле клептоманом — тащил в свое гнездо все, что блестит, все, что выглядит не так, как остальные предметы.
— Нормальный омлет, — шепнул ему Саша на ухо, наблюдая за жалкой возней этой женщины, которая была лишь пожелтевшей травинкой под ногами богатых этого мира. — Наша кухарка такой же делает по утрам. Мне нравится.
— Значит, гнать надо вашу кухарку в три шеи, — громко крикнул Туманов, наслаждаясь пьяным вкусом мнимой власти. Все глаза и уши столовой были обращены к нему. — Моя мать готовит настоящий омлет, а это, — с презрением ткнул в тарелку пальцем, — помои какие-то! Идем, Санек.
Дмитрий развернулся и, точно Моисей, прошел сквозь столовую. Перед ним расступались люди, словно стены воды. Он, кажется, чувствовал в ладонях эту энергию. Взмахни рукой и направь ее на кого-нибудь — убьешь тут же.