Увечный бог

Эриксон Стивен

Уже рождается легенда, но мы не видели ее основы. Не сыграли своей роли. Имя Серых Шлемов Напасти - зияющее отсутствие в перекличке героев".

Несправедливость произошедшего терзала его. Он Надежный Щит, но его объятия остались пустыми. Отверстая пасть Бездны между руками. "Всё изменится. Я добьюсь этого. И все узрят. Наше время близится.

Кровь, кровь на мече. Боги, я почти ощущаю ее вкус".

***

Она глубоко затянулась завернутой в листья палочкой, чувствуя, как напрягаются все мышцы в шее и челюстях. Выпустив дым из носа и рта, повернулась к охваченным темнотой северным равнинам. Другие, подходя к этому краю укрепленного лагеря, обычно поворачиваются туда, где хорошо видны укрепления малазан. Подходят и смотрят, словно пилигримы перед святым капищем, неожиданным храмом на пути. Она полагала, что в молчании они пытаются вместить в свой мир угрюмый свет костров, двигающиеся вокруг них фигуры, отблески знамен, подобных потрепанной ураганом рощице. Найти место для всего этого вроде бы легко. Но не тут -то было.

Они могут морщиться от боли в собственных ранах, вспоминать о прорехах в собственных рядах - но всё это кажется тенью чего-то более великого, нежели всё виданное ранее. Есть даже специальное слово... Атри-Цеда Араникт снова затянулась палочкой, скосив глаза на разгоревшийся перед лицом огонек.

"Одна ученая как-то сравнила это с огнем власти и всем, что он символизирует. Ха. Та ученая трудилась, чтобы обосновать свои привычки. Глупая женщина. Они твои - так наслаждайся, а когда придется оправдываться, держи рот на замке. Философия? Да ладно вам.

Спросите солдата.

Солдат знает все насчет дыма. Что входит, что выходит, и есть ли разница в проклятом итоге".

Летерийцы с честью вели себя на поле той жуткой битвы. Отвлекли врага. Кровью и болью обеспечили удачное отступление малазан... "нет, назовем это правильно. Бегством. Едва прогудели рога, невероятная стена железа превратилась в тростник, вырванный и унесенный диким ветром".

И даже так. Летерийские солдаты приходят на закате или перед зарей на самый край лагеря, смотрят через заросшие кустами пустоши на малазан. Они не думают об отступлении или бегстве. Они думают о том, что было перед ним.

Есть особое слово для их чувств.

"Смирение".

– Дорогая.
– Он встал позади, подойдя легко и робко, как ребенок.

Араникт вздохнула: - Я забываю, что значит спать.

Брюс Беддикт встал рядом.
– Да. Я проснулся и заметил твое отсутствие, и оно заставило меня думать.

Когда-то она нервничала в присутствии этого мужчины. Когда-то она воображала запретные сцены, как всякий, сплетающий желания и заранее знающий их невыполнимость. А сейчас уход из постели заставляет его тревожиться. "Несколько дней - и меняется

мир". – Думать о чем?

– Не знаю, стоит ли говорить.

Его тон был грустным. Она наполнила легкие дымом и медленно выдохнула.
– Спорю, что уже слишком поздно, Брюс.

– Прежде я не любил. Не так. Никогда не ощущал себя столь... беспомощным. Как будто, даже не заметив, отдал тебе всю силу.

– Детские рассказы о таком молчат, - чуть помедлив, отозвалась Араникт.
– Принц и принцесса, героические и сильные, равные в великой завоеванной любви. Сказки кончаются на взаимном обожании.

– Звучит горьковато.

– Звучит как поздравление себя, - сказала она.
– Все эти сказки - о нарциссизме. Ловкость рук, зеркало героя - принцесса для принца, принц для принцессы - но на деле всё об одном. О самовлюбленности знати. Герои получают лучших любовниц, это награда за смелость и добродетель.

– И любовницы эти - всего лишь зеркала?

– Сверкающие серебром.

Она чувствовала, как внимательно он на нее смотрит.

– Но, - сказал он вскоре, - тут ведь иное дело? Ты не мое зеркало, Араникт. Ты - нечто иное. Я не отражаюсь в тебе, как и ты во мне. Так что же мы отыскали и почему я готов встать перед ним на колени?

Кончик палочки засиял новорожденным солнцем - только чтобы погаснуть через мгновение жизни.
– Откуда мне знать, Брюс? Я словно вижу тебя под углом, никому не доступным, и нас не разделяет ничто. Фокус со светом, и твои укрепления падают. Ты чувствуешь себя уязвимым.

Он хмыкнул: - Между Теолом и Джанат не так.

– Да, я о них слышала, и кажется, им не важно, кто и под каким углом смотрит. Он ее король, она его королева, и остальное просто проистекает. Смею думать, это редчайшая любовь.

– А у нас не так, Араникт?

Она промолчала. "Как я посмею? Я чувствую себя раздувшейся, словно проглотила тебя целиком, Брюс. Иду с весом тебя внутри, и никогда такого со мной не было". Она отбросила остаток палочки.
– Ты слишком много беспокоишься, Брюс. Я твоя. Пусть так и будет.

– Но ты также и моя Атри-Цеда.

Она улыбнулась во тьме.
– Именно это и привлекло меня сюда.

– Почему?

– Что-то скрывается. Вокруг нас, тонкое как дым. Пока что оно проявилось лишь раз, в битве, среди малазан - там, где Адъюнкт упала и лишилась сознания. Есть скрытая рука, Брюс, и я ей не доверяю.

– Где Адъюнкт упала? Но, Араникт, случившееся там спасло жизнь Таворы и, возможно, жизни всех оставшихся малазан. На'рхук пятились с того места.

– Но я все еще этого боюсь, - настаивала она, доставая новую палочку ржавого листа.
– Союзники должны понимать друг друга.
– Она достала серебряную коробочку смоляного зажигателя. Ночной ветер помешал попыткам высечь искру, она встала за спину Брюса и попыталась снова.

– Союзники, - сказал он, - имеют каждый своих врагов. Полагаю, показать себя - это риск.