Увертюра ветра
Шрифт:
Мать пылала, как пылает не костер, не жарко растопленный камин, а дикое пламя пожарища - яростное, безумное, всесжигающее и готовое обернуться даже против того, кто выпустил его в ночь. Так зла Айори не была, кажется, даже когда леди вьер Шаньер посмела попрекнуть ее судьбой клана Льда. Иришь буквально кожей чувствовала исходящий от матери жар: только шевельнись, шепни о себе - и сгоришь в его объятиях.
– Мерзавец!
– процедила Повелительница. Ее мягкие черты исказились в злости: поджатые губы кривятся,
Иришь смотрела на Айори в немом изумлении, вглядываясь в такие знакомые и такие чуждые ей черты. Она никогда не видела мать такой прежде, но почему-то ей вдруг подумалось, что это обличье подходит ей куда больше.
Нет, не так. Что это обличье - настоящее.
Айори, не замечая ее странного изучающего взгляда, продолжая хлестать обрывками фраз:
– Отвратительный человек! Возмутительное поведение!
Иришь осторожно спросила, надеясь отвлечь матушку - незнакомую и оттого опасную:
– Мы уезжаем?
– Немедленно!
– отрезала Айори.
Развернулась, шурша подолом драгоценного платья, требовательно постучалась в оконце кареты:
– Домой, Вернер! Немедленно!
– и тут только, кажется, очнулась от пьянящего гнева. Лицо, искаженное гримасой ненависти, разгладилось. От ярости, владевшей ей без остатка, осталась только тень воспоминания и злые искорки в расплавленном золоте глаз, которые тут же погасли, опасно вспыхнув.
– Ох... прости, милая, - Айори, провела пальцами, затянутыми шелком перчатки, по вновь безупречно прекрасному лицу, стирая усталость. Виновато улыбнувшись, она повторила, не меняя мягко-вкрадчивой манеры: - Прости. Сама не знаю, что на меня нашло. Как ты?
Иришь прикусила язык, с которого едва не слетело скупое "прекрасно!". Матушка вряд ли поверит такому ответу. Скорее сочтет отмашкой или издевкой, и неизвестно, что хуже.
Пауза непозволительно затягивалась. Иришь попыталась изобразить улыбку, усталую и измученную, и слабо сказать:
– Ужасно. Все не отойду от пережитого.
Подумав, что слова звучат недостаточно жалостливо и прочувственно, Иришь добавила первое, пришедшее на ум:
– Как подумаю, что могла умереть сегодня - сердце обмирает.
Добавила - и вдруг поняла, что не играет.
Голос, сухой, как тростиночка, надломился - и оборвался. Мурашки побежали жуткой, холодящей кожу волной, и в теплом дыхании весенней ночи ей вдруг стало зябко.
– Сумеречная на Беллетайне!
– выплюнула Айори. Иришь вздрогнула, вырываясь из цепких пут предчувствия, и подняла на нее взгляд, чтобы увидеть, как глаза матери недобро полыхнули, а спокойствие, которое она одела на лицо изящной расписной маской, брызнуло
– Возмутительно! Недопустимо! Никогда прежде такого не случалось!
"Случалось, - машинально исправила ее Иришь.
– В первые годы после Рассвета, в котором растаял ужас Тысячелетней ночи, и, кажется, в 4075 году, когда вьер Фьорре сплели заговор против клана Извечного Льда, спровоцировав раскол в Холмах и тем самым ослабив их".
Но этого, по понятным причинам, вслух говорить она не стала.
– Как безответственно!
– продолжала рассыпаться в обвинениях матушка.
– То, что могло случиться с тобой... это... непростительно! Я ему этого не прощу!
– Но матушка, - в голосе Иришь звенело удивление.
– Он ведь спас меня!
– Тебе вообще ничего не должно было угрожать! Это его ошибка, его вина! Какая безответственность: предаваться веселью, когда от тебя зависят сотни жизней! И как предаваться - танцуя на балу!..
– Айори с такой ненавистью стукнула веером дверце кареты, что он жалобно треснул - безнадежно искалеченный, смятый.
В другое время Иришь бы испугалась или сочла за лучшее промолчать, но не сейчас. Ей показалось, что она ослышалась: настолько нелепо звучали слова Айори.
– Но ведь Эрелайн пришел на бал только потому, что ты настояла!
– Значит, нужно было оказаться!
– Но тогда бы ты сочла это оскорблением!
– воскликнула Иришь. Непоследовательно матери совершенно сбила ее с толку.
Айори замерла - и перевела золотой, дрожащий от переливов пламени взгляд.
Иришь невольно вжалась в спинку сидения, лучше кого бы то ни было зная это настроение.
– Ты его защищаешь, - прошептала Айори, и девушка прикусила язык, слишком поздно поняв, что натворила.
Но холодная, расчетливая ненависть, так ее испугавшая, быстро сменилась привычной вспышкой ярости. Айори взвизгнула:
– Ты смеешь его защищать!
– и обвиняюще продолжил, не найдя больше, чем возразить: - Ненавидела, а теперь защищаешь!
Вопрос попал в точку. Да, ненавидела - раньше. А теперь? Боялась? Жалела? Уважала?..
Не желая показывать охватившего ее смятения, Иришь замкнулась. Ни один проблеск чувств не прозвучал в ее голосе, не пробежал по лицу предательской тенью.
– Да, защищаю. Но не его, а справедливость.
Спокойно, сдержанно, безразлично.
– Значит, я не права?
– Айори улыбнулась так мягко и сладко, что по открытым плечам Иришь пробежала дрожь.
Надо было что-то сказать, как-то сгладить неловкость, но, как назло, ничего не приходило в голову. Отвечать на вопрос - смерти подобно, извернуться и продолжить мысль, уходя с опасной темы, просто некуда.
Напряжение разрядилось само. Просто вдруг сошло на нет, а Айори улыбнулась. Виновато.