Уйди во тьму
Шрифт:
— Ах ты, моя дорогая, я совсем не такой важный человек.
— Нет, ты тоже важный, — сказала она. — Дай-ка мне выпить. — Она вдруг выпрямилась, пригладила волосы. — Будь они прокляты, — сказала она. — Господи, прокляни их!
При этом пожилая женщина подскочила, встала и перешла в зал ожидания, бормоча Споттсвуду что-то насчет спиртного и богохульства.
— Не обращай внимания, лапочка, — сказал Гарри.
— Нет, я буду обращать внимание, — сказала она. — Я устала не обращать внимания. — Она опустила взгляд на свои ногти. — Я сломала один, когда это сделала. Вот смотри. — Она помахала в задумчивости указательным пальцем, на котором был сломан ноготь и частично содран лак. — Я глубоко
— Надо же такое говорить, — вставил он, — забудь ты обо всем этом. И перестань об этом говорить. Тебе станет лучше, если ты обо всем забудешь…
— А я не хочу это забывать. Я хочу всегда это помнить. Как потекла кровь, как разорвалась кожа. Я чувствовала, как под ногтем рвется кожа, и она разорвалась…
Гарри повернулся к ней, схватил ее за кисть.
— А теперь послушай меня, Пейтон, — решительно произнес он, — послушай. Я знаю, что ты чувствуешь и все такое. Но если ты будешь продолжать об этом говорить и проворачивать это в своем мозгу, ты сделаешь несчастными нас обоих, и вся наша поездка будет испорчена…
Она, фыркнув, отвернулась от него и осушила свой стаканчик.
— Прекрати. Ты говоришь совсем как дядя Уигли.
Некоторое время они сидели молча, нервно ерзая, вдруг почувствовав холод и раздражение. Над ними появился Марс в виде розовой резиновой капли над полной и добродушной луной. Несколько машин проехали в док, словно обнюхивая, будто собаки, бамперы друг друга. А по воде, вырисовываясь силуэтом на фоне огней Норфолка, к ним подплывал паром, многозначительно гудя. Гарри поднял глаза к небу.
— Какая свадьба!..
Пейтон молчала, налила себе еще выпить.
— Послушай, — сказал он, — не перебарщивай с выпивкой. Хотя часть свадьбы была премилая, лапочка. Я имею в виду венчание. Мне понравился Кэри Карр. И этот старикан — как же его звать? — Хьюстон. И твой старик.
— Он осел.
— Нет, я так не считаю. Он был взволнован выше крыши и сбит с толку. По-моему, он считал, что ты раскритиковала его, отбросила или что-то в этом роде. Он вовсе не осел, он был просто опечален…
— Он осел. Пятьдесят лет прожил в полном и абсолютном ничегонепонимании, устроил себе не жизнь, а неразбериху.
— Не злобствуй, крошка…
— Не злобствовать! — воскликнула она. — Ты говоришь: не злобствовать. Да как я могу быть иной, когда вижу, куда эта жизнь ведет его? Как я могу быть другой? Неужели ты не понимаешь: он никогда не менялся, совсем как Элен. Это самое страшное. Неужели ты не видишь? Она была безнадежна, я полагаю, со дня своего рождения. Но папа! В нем было столько хорошего, и все пошло прахом. Он не был в достаточной мере мужчиной, чтобы действовать по-мужски и принимать решения, и вообще. Или вовремя остановить ее. А эта идиотка, с которой он крутился всю свою жизнь. Какой фарс! Я уверена, что он к ней вернется.
— Так что…
— Что ты хочешь сказать этим «так что»? Это ужасно, Гарри, вот что. Я не хочу сказать, что справедливо сужу о нем и о ней. Ей-богу, она лучше этой… этой мегеры! Но разве это не ужасно? Неужели ему мало других бед, чтобы он пополз назад к этой идиотке? Ой, мне так его жаль. Неужели ты не видишь беды?..
— Да…
— Не видишь. Ради Бога, Гарри, не будь таким христосиком. Перестань щадить мои чувства. Скажи, что ты о них думаешь. Скажи, что ты презираешь их так же, как я! Скажи. Поработай головой, Гарри. Да ну же, скажи!
— Нет, я…
Она отпрянула от него.
— Ох, ей-Богу, ты невозможен.
С возрастающим отчаянием он смотрел, как она напивается. Паром подошел,
— Он теплый.
— Другого у нас нет.
— Но он же теплый.
— Хотите — берите, хотите — нет.
— Вот, детка, — сказал Гарри, обращаясь к Пейтон, — смешай. Или, я подумал, — добавил он, вытаскивая бутылку из ее пальто, — пожалуй, лучше подождать, пока мы не сядем в поезд. У нас до отправления еще целых два часа.
Она подняла на него красные, усталые глаза.
— О’кей. Я тогда прикончу эту.
Он снова сел рядом с ней, и она положила голову ему на плечо. Он обнял ее, прошептав: «Душенька», — но она ничего не произнесла в ответ. Под палубой застучало — паром отошел от причала, прошел мимо ответвления от полуострова, где в темноте маячили бензобаки, мимо буйка, мигавшего красным глазом, и вышел в залив. Музыкальный ящик играл «Исступление». Один из солдат растянулся на скамье напротив них и заснул. Тут Пейтон спросила:
— Гарри, куда ты ходил?
— Когда?
— Когда она явилась и забрала меня наверх. Почему тебя там не было?
— Я разговаривал с твоим отцом.
— Но я видела, что ты еще с кем-то разговаривал. Как раз когда я уходила. С какой-то девушкой. Полли Пирсон.
— Она совсем ребенок, — сказал он. — А как она тебя превозносит…
Пейтон отодвинулась от него, вцепившись рукой в его запястье.
— Не это главное, Гарри! Неужели ты не понимаешь: ты был нужен мне тогда. Будь ты там, все, возможно, пошло бы иначе. Ты мог бы что-то сделать. Но тебя там не было. Ты меня оставил, как делаешь всегда. Когда ты мне нужен. Почему ты не пришел и не спас меня? Неужели ты не понимал…
Он издал успокаивающий звук.
— Нет, лапочка, послушай. Не устраивай по этому поводу разноса. Я же на твоей стороне, детка, поверь мне. Честное слово. Не устраивай ада сейчас — это же наш медовый месяц в кавычках. Если бы я знал, все было бы иначе, но я же не знал, я представления не имел…
Она выхватила из его руки бутылку, налила себе виски, залпом выпила. Она повернулась к нему — глаза воспаленные и совсем некрасивые, и он, вновь почувствовав старое отчаяние, приготовился услышать страстную речь, с горечью думая: «А как насчет меня? Эта свадьба была что — пикником для меня?» Она уже несколько месяцев не была такой, и он думал, что сумел ее выправить, но нет: сейчас, как и на тех гулянках в Вилледже [26] , она вымещала на нем свое горе, тогда как он ничего такого не сделал.
26
Имеется в виду район Нью-Йорка.