Уйын Полоза. Книга вторая
Шрифт:
— Тебе же нравится смерть? Ты должен быть доволен таким развлечением. — Максим отвернулся от змея, не желая смотреть в его пронизывающие душу глаза.
— Ошибаешься, мне не смерть интересна, мне интересно видеть, как игрок пытается ее избежать, и что делает для этого, какие прикладывает силы. — Рассмеялся Полз. — Смерть в моем мире лишь закономерный финал неудачника.
— Ты извращенец, — огрызнулся Гвоздев.
— Может и так, почему бы и нет. Я делаю то, что мне нравится, — змей не обратил никакого внимания на обидные слова. — Кто посмеет меня судить? Тут мой мир, и мои правила. — Он не надолго замолчал. — Но я здесь не для этого. Я,
— Вот тебя припекло! — Рассмеялся Максим. — Что, не все поддается контролю? Даже Великий Змей совершает ошибки?
— Да, припекло. Согласен, — не стал отнекиваться Змей. — Я просчитался, но зато у тебя появился шанс завершить быстро игру, и вернутся к обычной, привычной жизни в старом мире. Шанс есть как у тебя, так и у твоих друзей. Не захочет кто-то из вас возвращаться, получит другую награду, такую, какую еще не получал никто в этом мире, и которую считают невозможной.
— Заманчиво, но тогда и я поставлю свое условие: «Ты возвращаешь мне авансом Настю», — Или так, или на меня не рассчитывай. — Повернулся к Полозу Максим и увидел его довольные результатом разговора, светящиеся глаза.
— Согласен. — Кивнул Змей. — Но тебе, для получения аванса, надо еще кое-что: во первых, освободиться из плена не став рабом, во вторых, собрать команду из четырех человек, один ты мне не нужен, один ты слишком слаб, а сделать придется многое. Как только ты выполнишь предварительные условия, то немедленно встретишься с женой. Только не вини меня в том, что ваша встреча может оказаться неприятной, моей вины в этом не будет, — хмыкнул ехидно Полоз. — Вот мои условия твоей встречи с Анастасией. После выполнения всего о чем мы с тобой сейчас говорили, я дам основное задание. Про те, что дал ранее до этого, забудь, их больше нет, ни для тебя ни для твоих спутников, ваша игра начнется с чистого листа.
— Ты вернешь мне Настю? — В голосе Максима прозвучали нотки надежды.
— Не верну, а создам условия для вашей встречи, это не одно и то же. — Хмыкнул снова ехидно змей.
— Тогда я согласен. — Твердо заявил Гвоздев.
— Хорошо, это меня радует. Сейчас ты уснешь и будешь спать до тех пор, пока не окажешься в Бурге. Что-либо предпринять по дороге у тебя все равно не получится, просто поверь мне на слово, а отдохнуть надо. Так что, спокойно спи, я отключу полностью разум.
Мир мигнул, вспыхнул кровавой искрой, и погас.
Глава 20 В плену
Где находится душа, когда мы находимся без сознания? Когда наш разум отключили с помощью наркоза, или доброго удара дубиной по затылку. Никто пока не смог дать точный ответ на этот вопрос. Мы не мертвы, но и не живы в этот момент существования. Там нет страданий, нет радости, нет никаких раздумий о смысле жизни, там есть только черное, пустое ничто, и порой возвращение оттуда похоже на пробуждение от ведра ледяной воды, вылитого на спящего в теплой постели человека.
Художник, возвращаясь к жизни, толчком вынырнул из мутного омута беспамятства, попытался вдохнуть всей грудью, до боли, до разрыва легких, этот спертый, кислый воняющей мочой и плесенью, но такой долгожданный для организма
Голова болела, и это ощущалось так, как если бы в затылок неторопливо забивали пудовой кувалдой, крепежный рельсовый костыль, а в перерывах между ударами, монотонно проворачивали его в ране, накручивая воющие от боли мозги на ржавое железо.
Максим застонал с трудом открыв слипшиеся глаза. Пыльные, солнечные лучи пробивались позолоченными тропинками через щели дощатого потолка, и упирались зайчиками в грязный пол полутемного помещения. Такое освещение едва разгоняло мрак, но позволяло все же рассмотреть убогую обстановку царившую вокруг, которая не предвещала Художнику ничего хорошего.
Небольшой, то ли амбар, то ли хлев, с подгнившими бревенчатыми стенами, земляным полом, усланным тонким слоем прелой соломы, а напротив злые глаза связанного, извивающегося змеей в попытке освободиться Угрюма, с грязной тряпкой-кляпом во рту. Слово: «Злые», наверно мало передает сущность данного состояния разъяренного друга, глаза его пылали бешенством, даже скорее были переполнены огнем дикой ярости, не находящей выхода из беснующегося тела.
«Так вот что мешает мне дышать», — скосился на кляп во рту друга Художник.
Между тем Игорь, изображая из себя раненную улитку, пытающуюся добраться до спасительного водоема, убегая от преследования хищника (по другому передвигаться, закрученный в веревки, как кокон личинки бабочки) он не мог, подполз ближе к Максиму, и ткнул его головой, пытаясь перевернуть на бок, что-то гневно мыча при этом. Что хотел сказать Угрюм, услышать Художник был не в состоянии, из-за мешающего говорить другу кляпа, но все же замысел понял, не даром же они провели вместе столько времени, пройдя огонь и воду, и потому понимали друг друга порой без слов.
Кое как раскачиваясь, перекатываясь с одного бока на другой помогая себе связанными ногами, с третий или с четвертой попытки, он наконец повернулся спиной, и тут же ему в ладони ткнулась влажная, пропитанная слюной и кровью тряпка. Одеревеневшими, от нехватки крови, практически бесчувственными, ватными пальцами, он потянул из рта друга кляп, и тут же услышал то, что и ожидал услышать, отборный мат.
— Сука Ойка, если выберусь из этой передряги живой, жизнь положу, что бы найти и удавить подлую гниду. Давай, братан, разворачивайся, теперь я тебе кляп вытащу, а то я разговариваю с тобой как с лупающим глазами куском парной отбивной. Вместе думать будем, как выпутываться из всего этого дерьма, куда нас с тобой угодить угораздило. — Угрюм говорил, отплевываясь, избавляясь от грязи и крови во рту. — Пить хочется как никогда в жизни не хотелось, башка раскалывается, и от злости трясет, в общем полный набор впечатлений, или даже скорее их перебор.
Спустя несколько минут и Максим избавился от кляпа, и полностью согласился с другом в оценки впечатлений.
— Давай теперь из веревок выпутываться, — между тем продолжил командовать Угрюм. — Снова разворачивайся ко мне спиной, лежи смирно, и никуда не уходи, буду пытаться узлы грызть, надеюсь ты руки мыл, а то я дюже брезгливый, инфекций всяких боюсь, особенно микробов. Если вдруг укушу ненароком, то не ори, это я не со зла, а от избытка чувств, сука. — Невесело усмехнулся он, и вцепился зубами в веревки, запыхтев от натуги.