Уйын Полоза. Книга вторая
Шрифт:
— Вы, игроки, очень странные создания. Вечно куда-то спешите, — монотонно вещал Ойка не открывая глаз, и мало заботясь о том, что его слушают. — Нервные какие-то все, дерганные. Вот чего ты скачешь как молодой заяц в поисках зайчихи в момент полового созревания? Думаешь что твоя беготня поможет другу победить, и остаться в живых? Ты глупый. Суета ничего не приносит кроме расшатанных нервов, усталости, изжоги, гастрита, а в итоге язвы желудка. Ты уж поверь старику. Сядь лучше и не мельтеши, подумай о вечном…
Он наверно много еще чего наговорил бы в сторону мечущегося Ильи, не стесняясь с выбором эпитетов, но тут проход колыхнулся зеленоватой волной, явив на свет, довольного
— Живой? — скосил на него приоткрыв один глаз дед. — Сбежал никак? Я так и думал, что кишка у тебя тонка для такого дела. То же мне герой нашелся, самого Шем-кишке какими-то стекляшками одолеть захотел. Хвастун. Видимо не суждено мне локацию от этих уродов, «Свидетелей смерти» избавить… — Он вдруг осекся, открыв подавившийся не произнесенными словами рот, раскрыв и выпучив оба глаза. Высоко подпрыгнув и едва не врезавшись головой о нависающий над ним сук, Ойка удивленно воскликнул. — Это чавой?.. Это что? Шкура что ли?.. А это?.. — Он подскочил к Максиму и схватив того за руку, едва не сорвал с пальца кольцо. — Как это?.. Быть такого не может?.. Такое не украсть, не отобрать не возможно… Как ты умудрился со Шем-кишке подружиться? Вот уж говорили мне про тебя всякое, да я дурень не верил. Каюсь. Права молва про двух сдвинутых на голову друзей, ввязывающихся в любые авантюры и выходящими всегда сухими из воды, из любых передряг. Давай, рассказывай, как там все прошло. Ну давай же, не томи, — нетерпеливо дернул он за рукав Максима, едва не свалив того на землю. — Терпежу уже нет, страсть как знать хочется, чего там у тебя приключилось?
— Два рубина, — хмыкнул Художник.
— Чего два рубина? — выпучил на него непонимающие глаза Ойка. — Ты о чем?
— Два рубина, говорю. За рассказ. Чего тут непонятного? — Изобразив серьезное выражение на лице, слегка нахмурив брови, и требовательно протянув ладонь, пояснил вернувшийся из змеиной локации путешественник.
Наступила долгая пауза во время которой лицо лесного деда сначала медленно побледнело, потом посерело и вдруг резко покраснело. Непонимающие какое-то время глаза медленно наполнились осознанием услышанного и налились кровью. Он резко развернулся, опустил голову, и начал остервенело нарезать круги вокруг Художника, покряхтывая и бормоча проклятия при этом, вколачивая с ожесточением ноги в траву.
— Гад меркантильный. Случаем хочет воспользоваться. Любопытством моим законным торговать. Больного несчастного дедушку ограбить. Вор! А я еще восхищался этим жадиной… Совести у современных игроков нет. Все на камушки меряют. Вот раньше… — Он тяжело вздохнул предавшись воспоминаниям. — Раньше сядешь у костра… Послушаешь байки… А ныне? Как можно обычным рассказом торговать? Слова это только воздух, их не потрогаешь, они же легче ветра летнего, а драгоценности вон они, и вес имеют, и на ощупь приятные, и глаз радуют. Жадные все вокруг стали, алчные. Как дальше жить?.. Куда катится Уйын?!.
— И первый из всех местных куркулей, это дед Ойка, — засмеялся Художник. — У нас говорят, что: «Долг платежом красен», и еще: «Что посеешь, то и пожнешь». Ты торговлю на беде начал, вот и получай ответку.
Эти слова ввели лесного деда в еще большее негодование, он даже задохнулся от возмущения, став похожим на переспевший помидор.
— Дедушка тебе за бесценок, гад жадный, вещь редкую продал, можно сказать эксклюзивную, которая тебе победить и выжить помогла, а ты ему болтовню пустую предлагаешь по той же цене?! — Брызгал он слюной. — Совести у тебя нет. Гад, он и есть гад. — Махнул он обреченно рукой. — За один рубин отдавай, скупердяй.
— Не хочешь, не бери, — Максим даже
— Подавись, жмот! — Ойка вытащил откуда-то из закромов одежды два рубина и швырнул их в протянутую ладонь несговорчивого продавца.
— Это тебе наука на будущее, — довольный собой Художник спрятал камни в карман. — Не жадничай никогда ради общего дела. «Не плюй в колодец, пригодится воды напиться».
— Хватит из пустого в порожнее воду переливать, не плевал ни в какой колодец, и вообще никуда не плевал, привычки такой не имею. Рассказывай что там случилось, и подробно рассказывай, я твои слова щедро оплатил. — Буркнул недовольно дед, превратившись в слух. От былой обиды и возмущения не осталось мгновенно и следа.
Рассказ не занял много времени, Максим не стал ничего преукрашать, а кратко пересказал свои приключения. Когда он замолчал, дед выглядел растерянным.
— Это что же получается? — Почесал он затылок. — Я продал тебе стекляшки за два рубина, а ты, в свою очередь, продал мне слова за те же камушки, у тебя остались очки, а у меня что? — Он хмуро посмотрел на свои пустые ладони. — Вроде честь по чести сторговались, а такое ощущение, что меня нагло обманули… Ну ты и жучара, Художник. Мог бы хоть рассказ поинтереснее придумать, а то: «Пришел. Убил. Пожалел. Подарили». — Гад ты, вот тебе мое последнее слово, — он вздохнул. — Больше торговать с тобой не буду. Ладно. Давай сюда шкуру, отнесу ее браслеты делать.
— Это куда? — Удивился Максим. — Я думал мы их сами сделаем.
— То же мне мастер. Кожевенник-ювелир-зачарователь… — Хмыкнул дед. — Тут навыки нужны, мастерство до гениальности отточенное. Кроме как сихиртя, ни кто другой с такой работой не справиться.
— Вместе пойдем. — Качнул головой не соглашаясь Художник. Он не доверял Ойке, и потому отпускать его одного не торопился. Что в голове у этой нежити неизвестно. Дурачком дед прикидывается ловко, в глаза умные.
— У меня быстрее получится, — мотнул отрицательно головой тот. — И самое главное, если пойдешь ты, то тебе, как игроку, в уплату за работу, квест предложат. Его выполнение займет время, а у нас его и так мало, Угрюм может и не дожить. В общем, гони восемь рубинов.
— Это еще зачем? — Сощурился Художник.
— Ты думаешь, сихиртя мне за мои красивые глазки браслеты сделают? — Удивленно вскинул взгляд дед, и в этом взгляде Художник прочитал жадность, хитрость и искреннее желание мелкой мести.
— Четыре. — Насупился Максим. — И того много будет.
— Много! — Ойка возмущенно подпрыгнул и принял стойку боксера перед атакой. — Думай, что говоришь! Там работы одной на шесть, да еще за срочность. — Он затравленно оглянулся. — Ладно. Только ради того, что бы вот этот малец бледный, с взором горящим, — палец деда воткнулся в грудь внимательно слушающего разговор, и не вмешивающегося Ильи, — ради того, что бы его невинная душа, не видела такой наглой меркантильности, и не разочаровалась в своем алчном кумире. Давай шесть.
— Пять, — немного уступил Художник.
— Гад! — Рявкнул Ойка. — А мой интерес где?
— Освобождение локации, вот твой интерес, -Хмыкнул Максим. — Бери пять, и не бухти, а то я сам пойду.
— Гад, — повторил со вздохом Ойка. — Снова чувствую себя нагло обманутым. — Ладно, давай сюда камушки и шкуру, а сами ко мне домой проваливайте, и не отсвечивайте здесь. Ореков мне еще на седую голову привлечете, бейся с ними потом. Ждите, я скоро…
— А ведь все равно хитрец свой интерес поимел, — рассмеялся Художник, когда Ойка скрылся за деревьями. —Не верю я ему. Но выбора нет. Надеюсь не ошибся.