В альпийском сиянии
Шрифт:
«И вот с такой обескураживающей бессмыслицы и поклепа начинается брожение умов, прорывающееся потом с кровью наружу», – подытожил я для себя. Потом оторвался от чтения. Грустноватая улыбка поползла по губам, когда я коротко выругался вслух по-русски. Встал, закинул за плечи рюкзак, потом схватил газету и поспешно вышел. Поезд подъехал на нужную мне станцию Strasbourg – St. Denis. Газету выкинул в урну. Разлегшийся на лавке рядом клошар вдруг приподнялся, но, обшарив воздух вокруг себя, снова откинулся в забытье, обхватив рукой початую бутыль с жидкостью серо-буро-малинового цвета.
Решил, но еще более твердо, чем четверть часа назад,
В. работал барменом днем, а так как сейчас почти никто из посетителей, что довольно сильно удивительно для расположенного в таком туристическом месте заведения, не приходил в это время, работы моему другу оставалось мало. Стало быть, он потихоньку попивал сам и угощал меня и общих друзей за счет своего хозяина. Заведение, где работал В., и заведение, откуда я сегодня уволился, принадлежали одной семье, каковая в полном составе с неделю назад отбыла в Южную Америку на отдых.
Прошел по лабиринту коридоров метро, вышел на нужную платформу и пересел на четвертую ветку. Ехать оставалось недолго.
Глава III. La Couronne
Совсем вроде как скоро вышел на Шатле – нужной мне станции. Поспешая на поверхность, проскользнул к лестнице мимо двух крепких полицейских, равнодушно поглядывавших куда-то перед собой, пока третий чуть поодаль проверял документы у пары низкорослых африканцев в потертых джинсах и футболках.
Едва заметное амбре прелой урины и невнятные возгласы с акцентом только подогнали меня, и я бодро вспорхнул вверх по ступенькам, прочь к выходу.
Идти до В. отсюда – не далеко и не близко, да и я никуда не спешил. Так и шел с рассеянной улыбкой по улице, чьих подробностей никогда опять-таки не мог точно припомнить, хотя хаживал тут довольно часто и помногу.
Да и сейчас не особо смотрел по сторонам и не старался вобрать в себя побольше воспоминаний на долгую дорожку. Даже мало обращал внимание на все уплотнявшийся поток людей.
Лишь ненадолго задержался у привлекшей меня изящной в своей ненавязчивости, как все исконно французское, витрины магазинчика ювелирной бижутерии. Тут я, с некоторым удовольствием, стал рассматривать хитросплетение изломанных струнок неброского колье с красными, как будто капельками ягод, рябиновыми камушками, посверкивавшими из-за стекла. Цену на колье не указали – видимо, стоило оно недешево и владельцы опасались за сохранность товара и витрины.
Пересек дорогу и простоял с четверть часа на мосту Менял, просто глядя на уходящую вдаль грязновато-изумрудного цвета Сену. По реке прошла пара катерков с непременными азиатскими туристами, сидевшими на уставленных на палубе рядами стульчиках. Я махал туристам рукой, сам не знаю зачем. С катерков оба раза оживленно смеялись и махали мне в ответ, а кто-то даже фотографировал, и зачем-то со вспышкой.
«Потешно», – подытожил я сам для себя и продолжил прогулку.
Миновал Дворец правосудия, с удовольствием вдохнув освежающую тень от порхающих листьев деревьев, посаженных вдоль относившихся к нему административных зданий. Задержавшись, посмотрел
Теплый воздух. Легкая походка, присущая мне обычно, но почти утраченная за последний год, снова просто давалась мне. За этот год я очень сильно устал. Хотя бы это и не такая уж смертельная усталость, но все же изматывающая, тянущая силы, она неизменно и докучливо пробуждала во мне своим появлением раздражительность, вспыльчивый нрав. Колкие слова накатывали мутным шипящим приливом. Мне часто бывало стыдно потом. Усталость, замятый стыд – вот неизменный привкус моего ощущения Парижа.
Как ни странно, но все же здесь еще в ходу банальная истина, сводимая к тому, что чем дальше живешь, тем больше познаешь и тем меньше остается иллюзий. Умножающееся знание о Париже современном не давало мне приблизиться к растиражированным ощущениям этого города прежних эпох, делая их неуловимым, в полглаза подсмотренным сновидением. Чувствовал себя кинутым – в фильмах и на картинках видел одно, а по итогу попал в другое.
Словом, этот Париж я не понял, а пожив тут вот так, как живут в большинстве своем обычные люди, перестал понимать, зачем сюда вообще приезжать больше одного раза. Видимо, мне город не захотел открыться. Хотя бы и я встретил здесь немало приятных людей и заработал денег, ведя личную бережливую экономику.
С трудом, но припоминалось, как симпатия, интерес сменились вот этой вот самой раздраженной усталостью, которую я словил после пары месяцев проживания здесь. Словил, когда спустя множество попыток так и не смог объяснить себе, как я тут оказался, что я тут забыл, и почему мне следует тут остаться и бороться, и что же мне тут искать.
Наверное, поэтому и не особо запомнил направление бега парижских улиц. Его людей. Его домов – неизменно кремовых, песочных, пепельных, с крышами из темно-серого цинка вроде бы. Да я даже и не узнал, как точно называют эти местные расцветки и материалы.
И мало что могу описать, кроме разве что того, что мне хочется иногда бывать в Нотр-Даме, на площади святого архангела Михаила, то есть Сен-Мишель. Мне хочется иногда возвращаться на набережную Сены, где в разных составах мы, знакомые и не очень, сиживали после работы, распивая кто пиво, кто вино, закусывая после обеда утренним багетом и акционным сыром из супермаркета. Вели пока еще ничего не значащие беседы без подвохов. Все эти беседы сразу обо всем и вовсе ни о чем.
Тут я улыбнулся, внезапно вспомнив, что не далее чем вчера меня приняли за канадца, сославшись на акцент. Не то чтобы мне хотелось скрыть русский акцент, который звучал для местных комично и грубо – так, будто какие-то злыдни из сказки переругиваются между собой, и не то чтобы я радовался тому, что он выветривается. За несколько, с оговорками, лет меня сначала, как полагается, принимали за поляка или румына, потом за испанца или итальянца, теперь вот начали принимать то за бельгийца, а то и за канадца. Если бы захотел и остался тут еще на несколько лет, то, возможно, в итоге меня начали бы принимать за условно местного сами местные. Но твердо решил, что уезжаю в Россию. И отговорить самого себя не получалось.