В альпийском сиянии
Шрифт:
Так как в итоге, хоть за чуть большее, чем отводилось, время весьма хорошо освоился. Словом, у нас с ним сложились коллегиальные, приятельски доброжелательные рабочие отношения. Хотя бы мы и редко болтали о чем-то личном. Да и особо не доводилось случая. Я выбрал не очень удачный момент для того, чтобы начать подобную работу. Весна – начало августа, вплоть до поры отпусков, – это самый зловеще напряжный, ввиду устойчивой плотности у предела потока клиентов, туристов, да и местных, сезон.
Собственно, потому, когда нас ставили работать в паре, мы изредка
Я знал, что Гвенаель старше меня на пару лет, что учился где-то в Париже или рядом и давно работал в ресторанах. Блондин, чуть выше меня ростом, он всегда приходил на работу в свежевыглаженных рубашках и строго до блеска начищенных, довольно недешевых туфлях. К бретонцу некоторое время, под конец смены, приходила худенькая девочка с зелено-карими глазами. Неизменно в платьице и неизменно какой-то такой «деревенско-экологичной» расцветки, с сумочкой из светлой кожи, которую носила на лямке, переброшенной через худенькое плечико. Такая светленькая и улыбчивая.
Но я давно уже не видел ее здесь.
– …ну и потом, – продолжал я, – попробую зимний сезон отработать в горах, если найду там себе место, конечно.
– В Альпах, ты вроде говорил когда-то? Tu vas surement trouver, ce qui cherche – trouve.
«Кто ищет – тот найдет». Сколько же я раз слышал эту фразу. И мало кто знал, откуда она и кто ее сказал первым и почему. Странно даже – все повторяют, но мало кто помнит, в чем дело. Я понемногу уставал от разговора и смысл слов собеседника уловил, переведя, только спустя пару секунд.
– Очень хотелось бы, – отозвался я. – Да, в Альпах. Правда? Говорил же уже?
– Вроде да, мне кажется.
С пару секунд висела тишина. Потом Гвенаель произнес:
– Так, вот… смотри.
И начал выводить на бумажке что-то. Попутно поясняя свои действия.
– Это названия пары мест, куда ты можешь заглянуть на своем досуге и отдать им CV. Лучше в руки, лучше лично. Ну или по почте с уведомлением, в красивом конверте. В CV можешь написать, что ты работал у нас год, что говоришь еще и, кроме русского, по-английски, что активный, молодой, румяный и динамичный, то, се. Короче, не мне тебя учить.
На этом месте он вдруг оторвался от бумаги и, взглянув на меня, слегка рассмеялся, покачивая головой.
– Кроме этих мест, – продолжал Гвенаель, – скорее всего, работодатели подобного рода кучкуются на всякого рода ярмарках вакансий или вроде того. Сезон начинается где-то в середине ноября. Как снег ляжет. В этом году лето жаркое было, наверное, рано ляжет и долго продержится.
– Ой, спасибо огромное, Гвен. Спасибо! – сбивчиво проговорил я, несколько смущаясь.
– Да не за что, держи, – протянул он мне бумагу.
– Да-а-а. Я немного знаю, что да как. Думаю, съездить сам на место, осмотреться.
– Правильно. Заодно проветришься после Парижа. Сам бы уехал. Надоел этот Вавилон.
– Гвен, мне очень нравится Франция! Несмотря
– Париж – это не Франция, – отчеканил на выдохе Гвенаель.
– Знаешь, на пару дней меня хватает, а потом тошно становится. Париж я другим представлял, – охотно согласился я со старшим. – Не понимаю, какой силы инерция тут должна действовать, чтоб этот разрекламированный образ до сих пор не разложился. Что вообще удерживает это клише от распада? Два-три фильма, несколько книг, с десяток актеров, пара блюд и названий парфюмов? Пара километров старой архитектуры? Деньги?
– Да ничто! – с горьковатой злобой коротко оборвал меня Гвенаель и усмехнулся, глядя куда-то в сторону.
– Да, действительно, когда вот так вот живешь здесь, это совсем не то же самое, что приезжать туристом. Да даже если и туристом, а бюджет урезан и приходится селиться в каком-нибудь Кретее или Барбезе…
– Короче, благодари судьбу за то, что заимел возможность сделать выводы, – подытожил мой старший коллега. А потом резко продолжил: – У меня ж друг один, кстати, работал на лыжной станции когда-то… В… Да, в Мутье или где-то там, Мерибель… Куршевель… Короче говоря, не помню уже. Суть в том, что или ты приезжаешь туда работать и копить, после смены отсыпаясь, а потом гуляя пешком по горам, пока не надоест, и к весне у тебя полно денег. Или ты всю свою зарплату спускаешь на развлечения, празднества и к весне у тебя остается пара сотен на проезд домой и лекарства от печени. Но зато можешь считать, что ты от жизни взял все.
– Широкий спектр возможностей! – мгновенно отозвался я прочитанным накануне в газете клише: “Le vaste eventail de possibilites”.
– И… Да…
Я положил бумажку в кошелек рядом с чеком и чаевыми, застегнул отделение на молнию и убрал кошелек в рюкзак.
– Ну ладно…
– Ну ладно, rouskof. Давай прощаться.
– Спасибо тебе еще раз за все, Гвенаель, действительно – спасибо! Всего тебе самого доброго. Может, еще увидимся.
– Merci… – и он снова произнес не очень правильно мое имя, отчего я невольно улыбнулся.
Мы крепко пожали друг другу руки, и я вышел из ресторана, оставив Гвенаеля одного. Солнце стояло еще довольно высоко. Невольно зажмурился. Вдохнув глубоко сухой и горячий уличный воздух, ступил пару-тройку шагов по тротуару.
И направился уже было в нужную мне сторону, как вдруг будто внезапно кто-то дернул меня за рукав и потряс за плечо. Я услышал, как за моей спиной голос проговорил еле слышно по-русски пару неразборчивых фраз.
Резко, с предзаготовленным выражением подозрительного удивления, обернулся и увидел пустой столик, где до того сидели бабушка с дедушкой из Австралии.