В альпийском сиянии
Шрифт:
Ведь совсем не готовил эту фразу. Она сорвалась у меня с языка то ли от радости, то ли от благодарности за новость о том, что – всё! Теперь я в свободном плавании. Наконец-то! Зачем нужен дополнительный повод сделать что-нибудь gentil [6] ? Отчего не побыть напоследок ради шутки на побегушках?
– Ну, разве что возьми вот эти два пустых розовых ящика из-под бутылок и отнеси вниз на кухню. А так все вроде как в порядке, ничего не надо. Можешь идти переодеваться. Я пока отсчитаю твою получку и заполню контракт.
6
Здесь –
Взяв тару, я широкими шагами, глядя куда-то перед собой, пересек зал. «Мерси» Гвенаеля еле успело догнать меня.
Семеня, немножко пружиня, то и дело подскакивая по лестнице, ведущей вниз, на кухню, бодро давал себе инструкции насчет того, что мне нужно сделать в ближайшие пару часов. Перепрыгнув последние три ступеньки, приземлился на обе ноги. Поставил ящики к другим ящикам. Зажмурив глаза на пару секунд, слегка потряс головой.
«Действовать! Действовать. Действовать…» Выдох.
В темноте раздевалки, представлявшей из себя плохо проветриваемую каморку с кафельной плиткой на стенах, нащупал, не совсем сразу, выключатель. Зажег лампочку. Окинул взглядом жестяные шкафчики для одежды. Обычно свет в раздевалке горел постоянно, так как или кто-то из поваров курил при нем, или звонил по телефону, но сейчас, за отсутствием народа, электричество сберегалось. Как и день изо дня, снова открыл свой шкафчик, который даже и не запирал на замок уже с месяц. Ну а брать с меня стало нечего еще задолго до того – наличку при себе больше десяти евро не таскал.
По своему обыкновению я аккуратно снимал, не развязывая узел, свой любимый антрацитовый узкий галстук, как у героев фильмов Тарантино. Потом рубашку для работы, надевал поло. Затем, уложив все в рюкзак, просто орошал себя деодорантом.
Ну а сейчас разве что надел не поло, а легкомысленную светло-синюю футболку с принтом лоскутных воздушных шаров и надписью по-американски: «Настройся на лето». Все свои поло я постирал вчера вечером, и их нужно было по возможности погладить и уложить в багаж. В остальном те же самые привычные движения и жесты. Ничего такого, чем бы я мог выдать нарождавшееся знакомое чувство, что и сюда тоже больше не вернусь.
Присел на деревянную скамью. Вытянул перед собой руки. С минуту рассматривал, какие они бледные, так как позагорать этим летом мне не довелось, с просвечивающимися повсеместно венами, с парой-тройкой стародавних шрамов, с маленькой кривой недоделанной наколкой, совсем полинявшей от времени.
«Не вернусь!» – влетело в одно и вылетело из другого уха. «Отомри», – скомандовал я сам себе, усмехнувшись личной заторможенности и задумчивости. Встал и направился к раковине, чтобы помыть руки и сполоснуть лицо.
Глядя на свое отражение в зеркале, отметил, что действительно похудел и почти утратил прежнюю среднерусскую округлость лица. Из-под щек проглядывались скулы, отчетливо обозначился подбородок, и уже в единственном числе. Провел по левой щеке ладонью, ощутив шершавость полуторадневной жестковатой щетины. Сегодня не стал бриться, собираясь на работу с утра. Последний день все-таки. Решил, что могу себе позволить. Прикрыл глаза и окатил лицо холодной, жестковатой водой из крана. Глубоко вздохнул. Раздался легкий звон в ушах.
На мгновение зудящая возня мыслей прекратилась, и я ощутил какое-то освежающее облегчение на сердце. Покой. Разреженность.
Хотел бы я однажды утвердительно произнести про себя, что умею погружаться в хоть сколько-нибудь отдаленно подобное состояние по моему велению и хотению.
Выдохнув, открыв глаза и первое время не сумев, видимо, сфокусировать зрение, стоял, замерев, пытаясь рассмотреть, как вода стекает по лицу моего зазеркального двойника. Шелковая молочная гладь зеркала вдруг зарябила морщинами складок по своим краям, и вот двойников стало уже двое. А потом и трое. Вздрогнул от неожиданности, снова плеснул себе в лицо пригоршню проточной воды, чтобы окончательно вернуться в мир договоренностей и слаженной с фрагментами отражения координации. Сохраняя притом должную долю отчуждения от него самого, уже в единственном числе.
Связанно-разделенные «Я» и «R». Но пока что именно от моего именно от «Я» распространяется ликующий тон ощущения взятого верха над ним, им другим, и эта дистанция, этот зазор и есть утверждение меня. «Кого нет без кого?» – про себя спросил я. «Кто и чье отражение? И где? Не говоря уже о ком!»
Мне вспомнилось, как пятилетним долгое, как тогда казалось, время простаивал у зеркала в прихожей, тренируясь надувать пузыри из жвачки, которую покупал мне отец. Осваивая серию жестов, все время поджидал, когда же мое отражение не поспеет за мной. Или как выглядел бы мой зазеркальный близнец, повернись я к нему затылком и пойди своей дорогой… И, в конце-то концов, с какого момента считать себя самого самим собой? «А что вообще я тут делаю? А как вообще я тут оказался. Я ж почти и не помню, а насчет того, что помню, – не уверен, что не примешал к тому, что было, свои же или чужие же фантазии. Я не хочу верить в то, что какой-то сопредельный поток сознания какого-то официанта, допустим, сросся с моим. Я просто хочу уехать отсюда. Я хочу в горы. «Я» и «R» сливаются в «?».
«О-хо-хо – ты подустал, однако! Ты, однако, сам не свой! Ладно, пора!» – сказал я, подмигнув левым глазом, и облегченно рассмеялся, ведь отражение в зеркале в ту же секунду подмигнуло правым.
«Потуши свет, уходя», – промелькнула мысль. «Не очень хорошо, когда снятся уборные помещения. Лучше уходить из них».
Прихватил рюкзак и, даже не вытерев лица, скорым шагом поднялся по лестнице, не глядя под ноги. Вышел в зал ресторана. Гвенаеля не оказалось на месте. Скорее всего, он пошел на второй этаж за бумагами. Я присел на стул у барной стойки, взял стакан и налил себе питьевой воды. Отхлебнул, достал телефон и набрал номер В. Тот оказался вне сети.
Перезвонит. Он всегда перезванивает.
И ведь перезвонит, когда я буду ехать в метро и связь будет пропадать, а еще будет продолжать орать мне в ухо, когда я скажу, что в метро и сеть плохо ловит. Он будет продолжать пытаться докричаться. Будет матюкаться, как пятиклассник, называть меня глушней. В ответ в дерзкой форме посоветую ему работать над дикцией и отключусь.
Я немножко просветлел и развеселился, найдя едкую шпильку насчет артикуляции и методов ее улучшения, которую решил обязательно отпустить в адрес В. при первом же подобном случае. Эта острота гарантированно вовлекала в лабиринт смыслов, в котором тот, кого она уколола, увяз бы, как в трясине.