В битве с исходом сомнительным
Шрифт:
Джим откинулся на спину, положив руку под голову.
– О чем они спорили так рьяно возле упаковочного сарая?
– Не знаю. Людям просто спорить охота, вот и все. С тем же успехом это могли быть сторонники Дарвина в споре с защитниками Ветхого Завета. Почему бы им не сцепиться? Когда людей донимает желание спорить, они лезут в драку за все что угодно. Будь осторожен, Джим. Кто-нибудь может заехать тебе в морду просто потому, что нервы у него на взводе.
– Хорошо бы уж все началось, – сказал Джим. – Мне не терпится. По-моему, когда все начнется, от
– Из штанов-то особо не выпрыгивай, – посоветовал Мак.
Они полеживали так, отдыхая, пока сиплый свисток не возвестил час дня. Перед тем как им расстаться, Мак сказал:
– Когда закончим работу, ко мне беги со всех ног. Нам вечером кое-какой путь проделать надо будет. Возможно, Эл даст нам опять еды бесплатно.
Джим побрел к приемному пункту, где оставил свое ведро.
Вновь громыхала сортировочная лента, ревели запускаемые моторы грузовиков. Возле приемного пункта стояли люди. Джим взял свое ведро. Учетчик не сразу заговорил с ним, но, когда Джим подтащил к нему первые же из полных ведер, спросил:
– Разузнал что-нибудь, Нолан?
Наклонившись над ящиком, Джим медленно, одно за другим, клал туда яблоки.
– По-моему, все это скоро сдуется. Парни по большей части не настолько уж и злы.
– Почему ты так решил?
– Слыхал, отчего они взбеленились? – спросил Джим.
– Нет. Я думал, оттого, что плату урезали.
– Вовсе нет, черт возьми. На плантации Хантера парню в лавке тухлые рыбные консервы подсунули. Парень отравился. Ну, ты же знаешь, как это бывает у рабочих, когда кого-нибудь обидели, обида вроде как доползла и сюда, но я в обед поговорил кое с кем из парней, они очухиваются уже.
– Ты уверен, что это дело прошлое?
– Уверен. Как насчет пяти баксов?
– К завтрему будут.
– Ну, я за пять баксов подрядился и еще за работу хорошую, что ты мне обещал подыскать.
– Помню и это. Завтра сообщу.
– Мне деньги заранее причитались, до того, как я сведения принес!
– Не волнуйся. Деньги ты получишь.
Джим отошел к деревьям. Когда он уже стал карабкаться на лестницу, сверху раздался голос:
– Поостерегись лестницы этой. Ненадежная!
Джим заметил на дереве старого Дэна.
– Господи ты боже, никак молодой радикал к нам пожаловал, – приветствовал его Дэн.
Джим поднимался осторожно. Перекладины лестницы шатались.
– Как дела, Дэн? – спросил Джим, подвесив ведро.
– О, отлично. Только чувствую себя не слишком. Холодные бобы всю ночь в животе колом стояли, как утюгом придавило.
– Да, лучше бы тебе, конечно, было чем-то теплым поужинать.
– Слишком я устал тогда, чтоб огонь разводить. Оклемался все-таки. А утром думал, не встану.
– Надо бы попробовать тебе в благотворительную организацию какую-нибудь обратиться, – посоветовал Джим.
– Не знаю даже. Кругом о забастовке говорят, к беспорядкам дело идет. А я устал и не хочу беспорядков. Куда мне, если забастовка?
– Бастовать вместе со всеми. Быть во главе. – Джим постарался расшевелить старика, сыграв на его
– Наверно, мог бы, – согласился старый Дэн, высморкался в большие заскорузлые пальцы и отряхнул их. – Да не хочу. Вот похолодает сегодня рано, и все, чего мне хочется, – это миску супа горячего на ужин. Такого, чтоб обжигал и чтоб куски мяса плавали в тарелке, и гренок горячих хочется, чтоб в суп макать. А любимое мое – это яйца в мешочек. Когда я на лесоповале работал и деньги у меня водились, я иногда в городе яиц в молоке брал по полдюжины, обмакивал в жижу хлеб и делал гренки. Я неплохие деньги в лесу зашибал. Две дюжины яиц легко мог себе позволить. Сейчас бы так. И чтоб с маслом, и перчиком присыпать.
– Нет таких крутых, каким ты в свое время был, да, папаша? В былые годы на работе ты любого обставить мог.
Свет воспоминаний померк в глазах Дэна. Он выпятил колючий подбородок.
– Да я и сейчас обставить могу дюжину молокососов вроде тебя, которые только болтать и горазды! – Полный негодования, он потянулся за яблоками и чуть не перекувырнулся, но удержался, уцепившись за ветку крупной костлявой рукой.
Джим забавлялся ловкостью старика.
– Да ты просто пыль в глаза пускаешь, папаша!
– Думаешь, пыль? Так попробуй угнаться за мной!
– Какой смысл нам с тобой соревноваться, если прибыль все равно хозяину пойдет!
Старый Дэн укладывал яблоки в ведро.
– Вы, молодежь зеленая, не до конца в работе разбираетесь. Кое-что вам лишь предстоит узнать. Вы как табун лошадиный, все бы вам только сена побольше. И ржете, ржете – давай, мол, еще сена, еще! Все сено, сколько есть, готовы схапать. Доброму человеку тошно уже от вашего ржания!
Ведерко у старика было переполнено, и, когда он поднял его, снимая с крюка, пять или шесть яблок, выкатившись из ведра и попрыгав по веткам, упали вниз под дерево.
– Посторонись, молокосос, не мешай мне! – крикнул Дэн. – Отодвинься от лестницы!
– Ладно, папаша, только не торопись. Ничего ты спешкой не выгадаешь.
Джим освободил верхнюю перекладину, переместился на сук. Он повесил ведро и потянулся за яблоком. За его спиной раздался громкий треск и глухой стук падения. Он оглянулся. Старый Дэн лежал под деревом на спине. В открытых глазах застыло изумление. Лицо под белой щетиной было бледным до синевы. Две перекладины лестницы подломились.
– Как это тебя угораздило? Сильно расшибся, папаша? – крикнул Джим.
Старик лежал неподвижно. Глаза глядели недоуменно и вопросительно, рот скривился. Дэн облизывал губы.
Джим слез с дерева, опустился на колени возле старика.
– Где болит, папаша?
Дэн осторожно вздохнул.
– Не знаю я. Пошевелиться не могу. Наверно, бедро сломал. А болеть – не болит нигде.
К ним бежали люди. Джим видел, как рабочие, побросав свои деревья, со всех ног спешили к ним. Притрусил и учетчик от своей груды ящиков. Люди толпились, напирая со всех сторон.