В дальних плаваниях и полетах
Шрифт:
Не впервые далекая Аляска гостеприимно встречала наших полярников. Сигизмунда Александровича Леваневского на американском Севере знали по его прошлогоднему визиту. В то время на Чукотке потерпел аварию американский летчик Джемс Маттерн, совершавший рекламный кругосветный перелет. На поиски пилота из Анадыря отправились пешие партии, из Хабаровска вылетел Леваневский.
Зарубежные газеты и радио подняли неимоверный шум: «Маттерн погиб! Еще одна жертва Арктики! Таинственное происшествие в полярной тундре!..» Тем временем Маттерн сидел на берегу Анадыря, угощаясь наваристой ухой, которой его
Жители Фэрбенкса не позабыли, как четыре года назад здесь опустился советский самолет с траурным флагом на борту: Маврикий Трофимович Слепнев доставил обледенелые тела американских пилотов Эйелсона и Борланда, погибших при воздушной катастрофе на побережье Чукотки.
Теперь, по пути к челюскинцам, Слепнев и Леваневский снова оказались на Аляске. Два «Флейстера» стартовали из Фэрбенкса на запад и вскоре приземлились в Номе, близ Берингова пролива. Бортмеханиками летели молодые американцы: со Слепневым — Уильям Левари, с Леваневским — Клайд Армистед.
Мартовским утром Леваневский с Ушаковым вылетели из Нома в Ванкарем. Видимость ухудшилась. Впереди в пурге и тумане скрывалась коварная Колючинская губа. Леваневский набирал высоту, стараясь пробиться сквозь плотные облака. На плоскостях нарастала белесая корка. Обледенение!.. Мотор стал давать перебои и вскоре замер — обледенение добралось до карбюратора. Окруженный непроницаемой пеленой, Леваневский планировал. «Что там, внизу, — ровная поверхность заснеженного берега, торосистые ледяные поля, опасные прибрежные горы?..» Пятьсот метров. Триста. Сто… Мелькнули льды, черные пятна… Удар! Треск… И машина лежит на фюзеляже — искалеченная, неспособная больше взлететь… «У Леваневского поранено лицо, механик Армистед и я невредимы», — радировал Ушаков из Ванкарема.
Слепнев успешно перелетел с Аляски в Уэлен.
Водопьянов, Доронин, Талышев, Молоков, Каманин и Слепнев ждали на Чукотке малейшего прояснения, чтобы совершить заключительный «прыжок» в ледовый лагерь.
Подтягивались самолеты, задержавшиеся в пути. В Петропавловске с «Совета» на пароход «Сталинград» перегружали дирижабли, аэросани, тракторы, болотовский «Т-4». В Олюторском готовился к походу на Север «Смоленск» с запасными самолетами. «Красин» пересек Атлантику и вошел в Карибское море, держа курс к Панамскому каналу…
А население челюскинской льдины уменьшилось до девяноста человек — двое самостоятельно перебрались на материк. Произошло это 2 апреля.
— Михаил Сергеевич, вам следует быть в Ванкареме, — сказал Шмидт летчику Бабушкину. — Там волнуются: пурга портит аэродром, а чукчи неохотно выходят на расчистку — они перестают верить, что самолеты когда-нибудь появятся. В Ванкареме нужен опытный, бывалый человек… Меня беспокоит только одно: удастся ли вам перелететь на своей амфибии?
— Ремонт сделан на совесть, механики не пожалели сил. Разрешите пробный полет, Отто Юльевич?
Залатанный, кое-где обвязанный проволокой и веревками, держащийся «на честном слове» самолет минут двадцать кружил над лагерем. На месте механика сидел Шмидт: он хотел лично проверить надежность «шаврушки», как ласково называли
— Можно лететь на материк! — уверенно сказал пилот после посадки.
— Действуйте, — разрешил Шмидт.
Бабушкин и механик Валавин через час с четвертью опустились в Ванкареме.
Все эти события волновали нас, застрявших на полпути к Чукотке. Мы стремились скорее двинуться в путь — к бухте Провидения. Наконец-то экспедиция перебралась на пароход «Сталинград».
Личный состав экспедиции и команда заняты бункеровкой. Покрытые толстым слоем угольной пыли, люди неузнаваемы. Доктора Старокадомского можно угадать лишь по худощавой, сутулой фигуре. Но во что превратилась его шелковистая белая борода! Кажется, будто ее вымазали ваксой…
Угольные ямы заполняются до краев. Принят полный запас пресной воды. «Сталинград», недавно возвышавшийся над причалом, погрузился глубоко в воду, стал меньше ростом.
Одновременно со «Сталинградом» снимется с якоря в Олюторском «Смоленск». Из бухты Провидения передают, что подход судов к берегу возможен. Если не помешают льды, через шесть-семь суток мы будем на Чукотке. Никогда еще столь ранней весною северная часть Берингова моря не посещалась судами. «Надо быть готовым ко всяким неожиданностям», — многозначительно заметил старший помощник капитана.
Поздней ночью, приятно возбужденный горячим душем, не ощущая утомления после угольного аврала, пробегаю по палубе в каюту. Берег утих, сотни светлячков веером раскинулись на сопках. Где-то вдалеке заливаются камчатские псы, сильные и выносливые животные, верные помощники и друзья человека на Севере. Над горами, не видимыми во мраке, ярко обозначились и замерцали звезды. С юга веет тихий, несущий весну ветерок. Дивная ночь! Но люди, молчаливо передвигающиеся по палубе, не замечают этих красот: погрузка продолжается, бригады встали на последнюю вахту. Грохочут лебедки. Луч судового прожектора сопровождает плывущую в воздухе громоздкую бадью. Знакомый голос старпома гремит: «Майна, помалу майна, помалу-у!»
Осторожно, чтобы не потревожить соседей, открываю скрипучую дверь каюты. Поддавшись блаженному состоянию покоя, мгновенно засыпаю на своем жестком ложе…
А событий нового дня — 8 апреля 1934 года — я не забыл и поныне, спустя много лет.
Рано утром, когда на «Сталинграде» все, кроме вахтенных, были погружены в глубокий сон, меня кто-то взял за плечо. Открыв глаза, я увидел багровое лицо боцмана Петрищенко.
— Что стряслось, Никанор Ильич?
— Василий кличет вас, — загудел боцман. — Шел я мимо, а он из рубки выскочил: дойди, говорит, до корреспондента в шестой каюте, зови, говорит, ко мне, скажи — челюскинцев сняли…
— Какой Василий?
— Ну Литвинов же, старший радист!
В три прыжка я очутился на палубе. Величественное зрелище зари, разгоравшейся на горизонте, не задержало меня. «Неужели спасены, все спасены?» — неотступно билась радостная мысль. А рядом с нею другая, досадливая: «На Чукотке происходят выдающиеся события, а я вот не сумел улететь из Хабаровска, и мне теперь нечего будет рассказать читателям».
Рванув ручку массивной двери, я вбежал в радиорубку:
— Спасены? Сколько? Где они? Кто летал?