В дальних плаваниях и полетах
Шрифт:
Экипаж распростился с Вашингтоном. Через пять часов поезд подошел к Пенсильванскому вокзалу Нью-Йорка. Двойная цепь полисменов едва сдерживала натиск встречающих. В воздухе стоял пронзительный свист.
— Почему свистят? — обиженно спросил Байдуков.
— Это хорошо, о’кэй, вас приветствуют, — растолковали американцы.
Публика в европейских странах свистом проявляет недовольство, а в США, наоборот, это общепринятый способ поощрения.
Летчики в открытом автомобиле поехали к ратуше. Впереди торжественной процессии мчались, заливаясь сиренами, мотоциклы почетного эскорта. Утренние газеты сообщили маршрут проезда летчиков по центральным улицам. И вдруг, буквально в последний час, полиция изменила этот путь: вероятно, власти хотели избежать массовых демонстраций в честь
Разноязычная речь нас не удивляла: мы знали, что в городе-колоссе живут более полумиллиона славян, по миллиону итальянцев и евреев, по семьсот тысяч ирландцев и немцев, двести тысяч выходцев из Скандинавии; знали мы о существовании сирийских, польских, шведских, китайских, еврейских, японских кварталов, улиц, целых районов; слышали, конечно, и о негритянском гетто — Гарлеме.
Процессия остановилась у «Сити-холл». Летчиков встретил мэр Нью-Йорка. И снова приветственные возгласы, а вместо аплодисментов — неизбежный свист.
Свое недовольство американцы обычно выражают шипением и шиканьем. Такую симфонию мы тоже услышали. Было это в кинотеатре. На экране фашистские войска двигались мимо разрушенных жилищ и взорванных мостов по залитым кровью улицам испанского города Бильбао. Как только на экране появились интервенты, в зале поднялся невообразимый шум: шикали и шипели не переставая, а когда показалась надменная фигура фашистского диктатора Муссолини, прогремел голос:
— Кровавый шут!
Летчиков ожидала серия встреч и приемов. В банкетном зале нью-йоркского отеля «Уолдорф Астория» Клуб исследователей и Русско-американский институт культурной связи устроили большой прием в честь советского экипажа. Ученые и пилоты, путешественники и хозяева индустрии, литераторы и банкиры, генералы и артисты разместились за пятьюдесятью столами огромного зала. Здесь можно было встретить директоров всевозможных концернов, компаний, трестов, собственников телеграфных агентств, газет, журналов и радиостанций; помимо желания увидеть советский экипаж, дельцов привлекали коммерческие интересы, стремление расширить круг знакомств и связей в мире «большого бизнеса». Пришли сюда талантливые конструкторы, инженеры, изобретатели. Мы видели в этом зале и передовых общественных деятелей, писателей, режиссеров, рассказывающих американскому народу правду о Советской стране. Взорами искренней дружбы, уважения и симпатии встречали наших летчиков прогрессивные американцы.
Победителей воздушных просторов Арктики, Героев Советского Союза В. П. Чкалова, А. В. Белякова, Г. Ф. Байдукова приветствуют в Нью-Йорке.
Мой сосед-журналист заметил, что мы находимся на «собрании знаменитостей»; о каждом из присутствующих можно написать книгу.
Летчиков проводили к большущему глобусу Клуба исследователей. Прямые и извилистые линии исчертили земной шар. То были маршруты выдающихся путешествий и перелетов — Фритьофа Нансена, Руаля Амундсена, Вильямура Стефанссона, Уайли Поста, Ричарда Бёрда, Отто Юльевича Шмидта, Амелии Эрхарт… Славные исследователи и летчики оставили на глобусе свои автографы.
От Москвы к Северному полюсу и дальше, к Ванкуверу, протянулась свежая черта.
— Наш маршрут, — улыбнулся Чкалов.
— Он войдет в анналы авиации, — сказал исследователь американской Арктики Вильямур Стефанссон, президент клуба.
Валерий Павлович расписался на глобусе.
Вернулся в зал. Слово предоставили
Подняв голову, летчик ждал, пока утихнут овации. Что скажет он этому собранию?..
Лицо Чкалова просветлело. Он заговорил о том, что великой любовью наполняло его сердце:
— На крыльях своего самолета мы несли привет от ста семидесяти миллионов нашего народа великому американскому народу!.. В моей стране поют хорошую песню. Есть в этой песне слова:
Как невесту, Родину мы любим,
Бережем, как ласковую мать…
Вот мысли и чувства моего народа! Мы, три человека, несли в своих сердцах сто семьдесят миллионов сердец. И никакие циклоны, никакие полярные штормы не могли остановить нас, выполнявших волю своего народа… Примите привет и дружбу, которую мы вам принесли!
Советский экипаж узнавали на улицах, в кино, ресторанах. Стоило им присесть в кафе, войти в магазин, остановиться у газетного киоска, как вокруг возникал радостный гул и экипаж подвергался неотразимой атаке любителей автографов. Сперва это забавляло Чкалова, но вскоре оказалось утомительным. «Не сидеть же нам взаперти, а выйдешь на улицу — нет спасения!» — сетовал он. Любители заполучили у экипажа тысячи автографов — на фотопортретах, визитных карточках, листках из блокнотов, а нашествие не прекращалось: студенты, лифтеры, газетчики, ученые, официанты, продавщицы, музыканты, полисмены, актеры, торговцы, шоферы продолжали азартную охоту… В письме из Чикаго некто с музыкальной фамилией Штраусс настоятельно просил обогатить его коллекцию: «Я уже владею автографами мистера Шестакова и мистера Болотова — первых русских пилотов, прибывших восемь лет назад на самолете «Страна Советов» в США».
Из Техаса, Висконсина, Монтаны и иных дальних штатов приходили письма совершенно неожиданного содержания.
— Вот так дела, друзья, — родственнички в Америке объявились! — сказал однажды Чкалов, разбиравший почту на русском языке. — Послушайте, что пишет миссис Олга Григорьефф из Пенсильвании: «Имею честь сообщить, что я являюсь родственницей Валеруса Чкалова по материнской линии…»
— С чем и поздравляем, сэр Валерус, — церемонно поклонился Беляков.
— Погоди, погоди, Саша, есть кое-что и на твою долю… Вот: «Навигейтор Белиакоу приходится мне сродни… С искренним приветом и совершенным почтением — Флегонт Щупак, Бигсвилл, Аризона». Та-ак, а мы-то и не знали, что у Саши в роду водятся щупаки… Выходит, у нас один Байдук без американской родни? Но ты, Егор, не отчаивайся — может, еще объявятся…
Такие письма, порожденные пылкой фантазией их авторов либо основанные на явном недоразумении, служили поводом для веселой перепалки друзей. Немало получили они и «деловых предложений». Желая выразить внимание советским пилотам или использовать в рекламных целях их популярность, торговые фирмы предлагали экипажу товары «по своей цене» или с большой скидкой. «Мы будем весьма польщены, увидев полярных героев в качестве наших покупателей», — любезно писал директор магазина домашних холодильников. Шеф фирмы, занятой производством авторучек, прислал Белякову запрос: «Уважаемый сэр! На снимке, сделанном в Портленде, где вы шествуете в торжественной процессии, из кармана вашего пиджака показывается «вечное перо». Не откажите в любезности, сэр, известить нас: пролетел ли указанный предмет над Северным полюсом и не выпущен ли он нашей фирмой?» Чкалов диву давался: «Крепко задумано, нечего сказать!»
В свободные от приемов часы летчики знакомились с городом и как-то заглянули в Центральный парк. Под деревьями на чахлой траве лежали безработные, бездомные люди. Спали они тревожно, хотя каждую группу из пяти-шести человек оберегал дозорный; он высматривал, не появится ли невзначай строгий дядя в рубашке небесного оттенка, с траурным галстуком и сверкающей бляхой на синем мундире. Знакомство с полисменом сулило любому «курортнику» Сеитрал-парка принудительный выбор: штраф на такую сумму, какой бедняга, быть может, отроду не держал в руках, либо прогулка месяца на два в городскую тюрьму, образно названную ньюйоркцами «Гробница».