В деревне
Шрифт:
— Да вдь ужъ я далъ теб давеча гривенникъ на выпивку.
— То особь статья. А вы прямо сказали: приведешь дочь — поднесу теб.
Пришлось мужика угостить водкой.
— Благодаримъ покорно, отвчалъ мужикъ, отирая губы, улыбнулся, почесалъ затылокъ и прибавилъ:- Да что бы ужъ вамъ въ задатокъ-то за дочь дать мн тридцать копекъ? Разбередилъ я себя теперь вашимъ поднесеніемъ, а наши въ заведеніи у Савелья Прокофьича гуляютъ.
— Нтъ, нтъ. На пьянство не дамъ. Ступай, съ Богомъ.
— Вдь грхъ на душу взялъ, дочь родную на работу въ праздникъ привелъ.
— Иди, иди…
— Э, эхъ! крякнулъ мужикъ
Не прошло и четверти часа, какъ къ Клянчинымъ явилась баба.
— Варварина мать, отрекомендовалась она. — Посмотрть на дочку пришла, да вотъ кстати платьишко старенькое ей принесла.
— Ну, вотъ и отлично. Ступай на кухню. Варвара тамъ.
— Вы ужъ, барыня, работой-то ее не невольте. Она у меня балованная.
— Да какъ же тутъ можно неволить? Вдь работа домашняя, отвчала Клянчина. — Что нужно сдлать по дому, такъ разв это трудно!
— Ну, то-то… Я мать… Вдь свое дите каждой матери мило.
Баба помолчала и прибавила:
— Вы подлецу-то моему деньги за нее не давали? За Варвару, то-есть?
— Нтъ, нтъ. Просилъ онъ, но мы не дали.
— И не давайте. За деньгами мы вмст съ нимъ будемъ приходить, тогда и отдавайте. А то вдь онъ пропьетъ. Вы ему ничего денегъ не давали?
— Кажется, мой мужъ далъ ему на чай и стаканчикъ водки поднесъ.
— То-то онъ пьянъ ужъ. Пришелъ домой и хватилъ меня по уху. «Неси, говоритъ, дура полосатая, старое платье Варвар». Обидно, что вы въ ночевку-то ее не будете къ намъ отпущать.
— Пойми ты, что мы безъ прислуги.
— Такъ. Это точно. Ну, Христосъ съ ней. Конечно, намъ тоже двушку бы нужно вечеромъ посл шабаша мн на подмогу, ну, да ужъ пущай. Вы барыня хорошая, вы и меня не обидите. Ходить буду сюда ее провдывать, такъ ужъ наврное кофейкомъ и пивкомъ всегда попотчуете.
Клянчина поморщилась.
— Я, милая, вообще просила бы васъ всхъ порже сюда ходить, произнесла она.
— То-есть, какъ это? Да вдь я къ дочери. Неужто же вы и сегодня меня не попотчуете? Вдь я поздравить пришла вашу милость.
— Съ чмъ? Съ чмъ поздравить-то?
— Да какъ же? Дочь, дочь взяли въ работу. Съ васъ спрыски. Безъ этого ужъ, милая барыня, нельзя. Честь имю поздравить васъ.
— Спасибо. Ступай въ кухню. Вотъ сейчасъ будемъ чай пить, такъ и тебя съ Варварой напоимъ.
— Вы, барыня, для праздничка рюмочку поднесите.
— Ахъ! Да вдь это можетъ вконецъ надость! Давеча отецъ, теперь мать… вздохнула Клянчина и отправилась за водкой.
— Мать-то важне отца, сударыня. Дочь при матери, а не при отц. Мать-то могла и не отпустить дочь, такъ должны же вы ей за отпущеніе… бормотала вслдъ Клянчиной баба.
Поднесли водки и баб.
— Вотъ благодаримъ покорно, сказала она, выпивъ, и отправилась къ дочери на кухню.
Уходя домой, баба, кром того, выпросила у Клянчиныхъ пятіалтынный.
— Вы ужо этотъ пятіалтынничекъ-то дочери въ счетъ не ставьте. Пусть это будетъ матери за отпускъ. Вдь, ей-ей, у себя руки урвала и вамъ отдала. Одна-то дома на работ надсадишься, сказала она и прибавила:- Ну, до свиданія. Благодарствуемъ на ласк.
X
Цлую недлю прожили уже Клянчины на дач въ Капустин, но все еще не могли устроиться для спокойной жизни, все еще не могли наладиться по части удобствъ. Клянчинъ
— Хуже-то у жъ господа мста не нашли для дачи, какъ ваша деревня, жаловалась она капустинской двушк Варвар, которая теперь была пріурочена въ вид няньки къ дтямъ, — Ни у васъ тутъ портерной хорошей, чтобъ зайти бутылочку пивца выпить… Лавочка мелочная только одно названіе, что лавочка, лавочники такіе неполитичные.
— Нтъ, пиво у насъ здсь у Савелья Прокофьевича въ заведеніи отмнное. Вс одобряютъ, отвчала Варвара. — Вонъ охотники прізжаютъ — ужъ на что народъ привередливый — а и т одобряютъ.
— Да не про то я говорю. Можетъ статься, пиво у васъ тутъ и хорошее, да зайти-то въ вашъ кабакъ полированной двушк не ловко. Вонъ мы прошлымъ лтомъ жили съ господами въ Лсномъ, такъ тамъ длаешь проминажъ по улицамъ, зашла въ портерную — сейчасъ: «въ садикъ пожалуйте». Садики при портерныхъ, и тамъ ни пьяныхъ мужиковъ, ни ругательствъ этихъ самыхъ, а все политичные кавалеры, которые норовятъ тебя же угостить. А въ лавочк… Гвоздичной помады даже въ здшней вашей лавочк не нашла. Какая это лавочка!
Весь этотъ разговоръ Клянчинымъ удалось слышать черезъ перегородку. Стны были въ дом не оштукатурены, а потому, что говорилось въ кухн, слышно было и въ другихъ комнатахъ.
— Не прочна и эта кухарка. Не долго проживетъ, сказалъ Клянчинъ.
— Да и отъ Варвары придется отдлаться, проговорила Клянчина. — Отецъ и мать ея ходятъ каждый день раза по два, чтобы навстить ее, и все выпрашиваютъ водки. Надоли хуже горькой рдьки. Сегодня мать приходила и просила за дочь десять рублей впередъ. «На корову, говоритъ, намъ надо, а дочь заживетъ». Кром того, вдь она никакихъ нашихъ кушаньевъ не стъ, кром вареной говядины изъ супа и ситника. Давеча форшмакъ у насъ былъ — не стъ. «Я, говоритъ, никогда такой пищи не дала — Богъ знаетъ, говоритъ, можетъ быть это и сть не подобаетъ». Вчера былъ супъ съ вермишелью — тоже не дотронулась. «Нешто, говоритъ, съ червяками можно сть!» Зеленый супъ тоже не ла. «Вы, говоритъ, щавель по лугу насбирали и туда натюрили, такъ нешто это человчья пища!» Что же, говорю, по твоему, человчьей-то пищей называется? «Да ужъ по мстамъ жить, такъ, знамо дло, надо, говоритъ, чмъ-нибудь- хорошимъ пользоваться: ветчина, колбаса». Каши гречневой не стъ. «Кашу-то, говоритъ, я и у насъ въ дом никогда не ла, потому это куриная да». Ничего не стъ. Подавай ей непремнно кофе и ситникъ съ масломъ. Отъ чернаго хлба мурло воротитъ. Не могу же я прислугу исключительно блымъ хлбомъ питать.
Клянчинъ улыбнулся и произнесъ:
— Да дома-то что она ла? Неужели на ситномъ хлб сидла?
— Вотъ и я говорю ей также, а у ней одинъ отвтъ: «такъ то, барыня, дома, а ужъ ежели въ людяхъ въ прислугахъ жить, такъ изъ-за чего и жить, ежели сладко не пость?»
— Не надо сдаваться, не надо обращать вниманіе на ея слова. Пусть стъ то, что мы димъ, а не хочетъ — скатертью дорога, пусть уходитъ.
— Да и дорого ее поденно держать и каждый день ей шесть гривенъ платить, продолжала Клянчина, — Вдь это восемнадцать рублей въ мсяцъ выйдетъ, это жалованье хорошаго лакея, а такой глупой неумлой прислуг четыре-пять рублей въ мсяцъ цна.