В доме Шиллинга
Шрифт:
Они вышли, причемъ Феликсъ бросилъ тревожный взглядъ на молодую двушку, бывшую повидимому въ веселомъ говорливомъ настроеніи въ полномъ сознаніи своей красоты подл странной безцвтной женщины, державшейся такъ холодно. Онъ видлъ еще, какъ Люсиль сняла шляпку, между тмъ какъ баронесса своими тонкими блыми пальцами снова взяла работу.
– Вы позволите, сударыня? – сказала Люсиль и безцеремонно бросила свою шляпу на довольно далеко стоявшую скамью.
Баронесса съ удивленіемъ взглянула на нее, потомъ стала слдить за полетомъ украшенной перьями соломенной шляпы, которая, описавъ кругъ, упала на землю. Въ ту же
Люсиль вскрикнула, увидавъ маленькое существо, черное, какъ чертенокъ.
– Сюда, Минка, – приказала баронесса и погрозила пальцемъ. Минка обими руками держала шляпу надъ своей головой и такъ подбжала къ своей госпож. Это было очень забавно. Люсиль забыла свой испугъ и громко смялась, между тмъ какъ молодая женщина, даже не улыбнувшись, отняла у обезьяны ея добычу.
– Я очень сожалю, что вы испугались, – сказала она и положила шляпу на столъ подл молодой двушки. – Мой мужъ терпть не можетъ Минку, она это знаетъ и пока онъ находится въ комнат, спокойно сидитъ гд нибудь въ уголк. Я забыла, что она здсь.
– О, такой легкій испугъ не повредитъ мн, у меня не разстроенные нервы, какъ у мама, я молода и здорова, – живо и весело отвчала Люсиль, стараясь ласковыми жестами приманить къ себ обезьяну.
Да, молода и здорова, очаровательна и граціозна была двушка, по которой срые глаза баронессы скользнули долгимъ косымъ взглядомъ.
– Недавно я испугалась гораздо больше – въ монастырскомъ помсть какое-то чудовище прыгнуло чуть не черезъ голову мн; Феликсъ утверждаетъ, что это былъ котъ.
– Вы гостили въ монастырскомъ помсть?
– Я? Сохрани меня Богъ, – вскричала Люсиль, въ ужас отмахиваясь руками. – Меня морозъ подираетъ пo кож при мысли провести хоть одну ночь въ этомъ дом. Были вы когда нибудь тамъ?
Молодая женщина покачала головой.
– Я не имю обычая водить знакомство съ сосдями.
– Ну, такъ вы не можете даже себ представить, что тамъ такое. Для меня неразршимая загадка, какъ могъ Феликсъ жить въ этихъ комнатахъ съ допотопной мебелью, куда мы не помстили бы даже свою прислугу, вроятно и постели также грубы и ужасны. Надо имть привычку… Ахъ, какое милое забавное существо, – прервала она себя и стала ласкать обезьянку, прыгнувшую къ ней на колни и обнявшую ее своими маленькими ручками, точно человкъ.
Она сняла съ руки браслетъ, осыпанный каменьями, и надла его на тонкую шею Минки, a маленькія волосатыя плечи ея задрапировала батистовымъ носовымъ платкомъ, который заколола на груди брошкой. Она хохотала, какъ безумная, когда обезьяна спрыгнула на полъ и начала рвать острыми зубами дорогое кружево платка и царапать ногтями нежеланное ожерелье. Съ видимой досадой на лиц и въ движеніяхъ, освободила баронесса отъ этихъ украшеній обезьяну, которая, наконецъ, прибгла къ ней.
– Я боюсь, что браслетъ испорченъ, – сказала она холодно, положивъ его подл шляпы.
– Что за бда!… Этотъ браслетъ отъ князя Конскаго, котораго я терпть не могу, – возразила Люсиль съ презрніемъ и небрежно сунула въ карманъ изорванный платокъ и браслетъ.
Молодая женщина взглянула на нее съ изумленіемъ.
– Я знаю князя Конскаго, – сказала она, – часто онъ бываетъ въ дом вашихъ родителей?
– Въ дом моей мамы, хотите вы сказать – папа живетъ въ Петербург…
– Когда?! – спросила баронесса, точно не разслышавъ.
– Боже мой! Посл спектаклей! Ахъ, да, вдь вы не знаете! Разв мое имя вамъ не показалосъ знакомымъ? – вскричала Люсиль съ наивной веселостью. – Были вы когда нибудь въ Берлин?
– Да, я была тамъ.
– Въ такомъ случа немыслимо, чтобы вы не знали мамы. Первая знаменитая танцовщица Манонъ Фурніе…
– А?! – лаконически прервала молодая женщина и свернула свою работу. – Я очень рдко посщаю театръ, – добавила она протяжно и сухо. Легкая краска покрыла ея щеки, и она избгала смотрть на двушку.
Она встала и пошла къ накрытому чайному столу, стоявшему посреди комнаты подъ фонаремъ, свтъ котораго падалъ на изящную посуду, ослпительно блествшую и сверкавшую.
– Господи, какая она длинная! – казалось, говорили широко открытые удивленные глаза Люсили, когда она слдила за молча двигавшейся фигурой баронессы. Покойное срое домашнее платье болталось на ея длинной фигур съ впалой грудью и сутуловатой спиной и длиннымъ шлейфомъ спускалось на коверъ… Но несмотря на ужасно длинныя руки и небрежныя лнивыя движенія въ ней было много граціи, когда она хозяйничала у чайнаго стола. Она зажгла спиртъ подъ серебрянымъ чайникомъ, внимательно осмотрла три чашки, поставленныя на поднос и тщательно осмотрла порцію чаю… Она ни разу не взглянула больше на молодую двушку, которая, играя съ примирившейся съ ней Минкой, внимательно наблюдала за всми движеніями баронессы.
– Дома это моя обязанность, – болтала она, – вс хвалятъ мой чай, только одинъ баронъ Шиллингъ всегда мучилъ меня, – ему такъ трудно угодить чаемъ.
При этихъ словахъ низко опущенная блокурая голова молодой, повидимому, апатичной женщины быстро поднялась; вс ея мускулы напряглись, и она слушала едва переводя духъ.
– Мой мужъ бывалъ въ дом вашей матери?
– Очень часто! Разв вы этого не знаете? Феликсъ всегда говорилъ, что онъ, какъ живописецъ, длаетъ наблюденія въ нашемъ салон. У насъ бываютъ много красивыхъ и интересныхъ женщинъ. Онъ также срисовалъ маму…
– Онъ нарисовалъ танцовщицу Фурніе, говорите вы?
Въ ум молодой двушки вдругъ мелькнулъ лучъ свта. Баронесса говорила такимъ тономъ, будто у нея кипло во впалой груди, и съ какимъ рзкимъ презрніемъ произнесла она слова: „танцовщица Фурніе“. При этомъ посуда зазвенла въ ея дрожащихъ рукахъ такъ, что можно было подумать, что въ слдующую минуту она покатится по полу.
Какъ, эта длинная некрасивая особа сметъ еще быть ревнивой! Какъ большая часть хорошенькихъ молоденькихъ двушекъ, Люсиль была безпощадна къ некрасивымъ женщинамъ, осмливавшимся предъявлять свои права. Ея большіе глаза вдругъ сдлались зелеными и въ нихъ засверкало злорадство. Она поднялась съ мста, съ улыбкой оправила платье и приблизилась на нсколько шаговъ къ чайному столу; это движеніе заставило болзненно согнувшуюся баронессу снова облечься въ свою недоступность.