В доме Шиллинга

Марлитт Евгения

Грубый смхъ заставилъ ее вздрогнуть. Она до сихъ поръ не замчала совтника, который стоялъ въ присутственной комнат недалеко отъ отворенной двери и съ напряженнымъ интересомъ слдилъ за происходившимъ въ сняхъ. Теперь онъ подошелъ ближе на нсколько шаговъ и остановился на порог, выставивъ впередъ лвую ногу, сложивъ руки и съ выраженіемъ capказма на лиц, какъ бы насмхаясь надъ глупостью всего свта.

Люсиль крпче оперлась на руку молодого человка. „Пойдемъ отсюда, Феликсъ“, сказала она тревожно, но маіорша остановила ихъ повелительнымъ жестомъ. Это было совершенно спокойное властное движеніе, и только неестественный

блескъ широко раскрытыхъ глазъ обнаруживалъ сильное внутреннее волненіе.

– Я хотла бы знать только одно, – сказала она коротко и отрывисто, какъ будто бы ей стоило большого труда говорить съ двушкой, – неужели вы думаете, что только одна госпожа Фурніе можетъ протестовать противъ этого брака?

– А кто же еще, – вскричала двушка, точно упавъ съ облаковъ. – Папа и мама разошлись окончательно. Господинъ Фурніе не иметъ на меня никакихъ правъ. Да, я бы и не послушала его, – онъ этого не стоитъ – въ одинъ прекрасный день онъ тайно покинулъ маму.

– Классическая театральная наивность! – саркастически произнесъ совтникъ, между тмъ маіорша отвернулась, какъ будто бы это нжное воздушное существо ударило ее кулакомъ въ лицо.

– Прости, мама, и – прощай! – сказалъ Феликсъ дрожащимъ голосомъ, но съ твердой ршимостью положить скоре конецъ столкновенію, грозившему перейти въ ссору.

– Итакъ вы немедленно женитесь, господинъ референдарій, – засмялся совтникъ.

Молодой человкъ не отвчалъ ни слова, даже не взглянулъ на говорившаго. Съ горькой усмшкой опустилъ онъ протянутую къ матери правую руку, которую она оттолкнула.

– Посмотри на меня! – приказала она, съ трудомъ сдерживаясь. Это „посмотри на меня“ служило нкогда для открытія его грховъ; а именно: писанія стиховъ, запрещеннаго участія въ спектакляхъ другихъ дтей въ дом Шиллинга, оно заставляло мягкосердечнаго мальчика тотчасъ же откровенно сознаваться – и теперь эти слова какъ бы невольно сорвались у нея съ языка.

– Посмотри на меня, Феликсъ, и потомъ спроси самъ себя, посмешь ли ты привести ко мн жену, которая…

– Мама, не договаривай, – прервалъ онъ ее ршительно, – я не потерплю, чтобы ее унижали, чтобы она услышала оскорбленіе, которое отравитъ ея невинное сердце.

И нжно, какъ бы защищая, онъ положилъ свою руку на темную головку, которая со страхомъ, бросивъ косой взглядъ на присутственную комнату, прижалась къ его груди.

Этого невозможно было перенести. Къ чувству материнской ревности примшивалось оскорбленное самолюбіе женской натуры, повелительно требовавшей отъ сына: „ты не долженъ никого любить наравн со мной!“ Къ своему величайшему удивленію она теперь преслдовала своей непримиримой ненавистью не презрнную танцовщицу, а прелестное существо, прижавшееся къ его груди, – до сихъ поръ ей не приходила въ голову мысль, что сынъ можетъ сдлать выборъ. Это возбудило въ ней страшную внутреннюю бурю и лишило ее послдняго самообладанія!… Она знала, что у каждой замочной скважины любопытные глаза; она знала, что завтра же фамильная сцена въ сняхъ монастырскаго помстья будетъ всюду извстна черезъ прислугу, но она не въ силахъ была преодолть страсти, отъ которой дрожалъ ея голосъ.

– Вотъ теперь и видно, какъ легко сыну разстаться съ матерью, – сказала она дрожащимъ голосомъ. – При такой черной неблагодарности ни одна женщина не пожелаетъ имть дтей. Разв

я для того проводила безсонныя ночи у твоей постели во время твоихъ болзней, разв для того приносила всевозможныя жертвы, чтобы уступить тебя первой встрчной молодой твари, едва успвшей снять дтскіе башмачки. Если въ теб есть хоть искра благодарности и справедливости, то ты не покинешь меня – я не хочу никакой дочери!

Съ робкимъ изумленіемъ взглянулъ молодой человкъ на негодующую мать – при этой внезапной вспышк ревности, при этихъ неслыханныхъ притязаніяхъ на всего человка, какъ на свою собственность, ему вспомнился его несчастный покинутый отецъ. Безграничный эгоизмъ жены могъ расторгнуть бракъ. Это убжденіе подкрпило въ немъ духъ сопротивленія.

– Твое воззваніе къ моимъ сыновнимъ обязанностямъ сурове и несвойственне, чмъ было бы требованіе, чтобы я изъ любви къ теб выкололъ себ глаза.

– Фразы! – воскликнулъ совтникъ.

– Какъ можешь ты мн предлагать выборъ, который уже давно ршенъ, – продолжалъ онъ, возвышая голосъ и не обращая никакого вниманія на насмшливое замчаніе дяди. – Люсиль стала подъ мою защиту, и я по закону божескому и человческому не долженъ покидать ее. Или ты хочешь сдлать изъ меня негодяя, который выталкиваетъ на улицу ночью безпомощную любящую и доврчивую двушку, чтобы самому остаться у теплаго материнскаго очага? Мама! – продолжалъ онъ нжнымъ, умоляющимъ голосомъ, – отказываясь принять ее, ты теряешь сына!

– Лучше не имть совсмъ сына, чмъ имть такого выродка.

– Но я не понимаю, Феликсъ, какъ ты позволяешь, чтобы съ тобой обращались такъ дурно? – вскричала громко и ршительно Люсиль. Она уже давно подняла голову, робко было склоненную къ нему на грудь, и глаза ея засверкали изъ подъ вуаля.

– Сударыня, вы безсердечная женщина.

– Люсиль! – съ испугомъ прервалъ ее Феликсъ, стараясь привлечь ее къ себ.

– О нтъ, Феликсъ, оставь меня! Это надо высказать! – вскричала она и оттолкнула его руки. – Это смшно и невроятно, но я вижу и слышу все своими собственными глазами и ушами – стало быть, это правда!… Сударыня, вы, очевидно, воображаете, что я сочту за честь быть принятой здсь въ этомъ дом!… Великій Боже! Да если-бы вы мн общали вс сокровища въ мір, я не осталась бы у васъ!

Она гнвно надвинула шляпу на лобъ, причемъ драгоцнные камни ея браслета засверкали подъ свтомъ лампы.

– Вы только что назвали меня тварью, – у насъ въ дом не бранятъ такъ послдней судомойки! Надо благодарить Бога, сударыня, за то, что моя бабушка не видитъ меня въ такомъ положеніи. Она бы вамъ тотчасъ доказала, которая изъ насъ снисходитъ.

Маіорша молча и пристально смотрла на двушку, юный голосокъ который звучалъ точно отточенное лезвiе, совтникъ разразился громкимъ смхомъ.

– О, смйтесь, сударь, сколько вамъ угодно, – воскликнула она съ раздраженіемъ. – Больше всхъ здсь теряетъ госпожа Люціанъ, – Феликсъ мой, и мы съ нимъ никогда не разстанемся.

– Замолчи, Люсиль! – приказалъ Феликсъ и взялъ ея руку въ свою.

– Мама, ты сама вызвала мою невсту на эту неприличную выходку, ты ее страшно раздражила.

– Пусть она уходитъ – эта театральная принцесса.

– Вмст со мной! Пойдемъ, дитя мое!…

Маіорша невольно подняла руки, и взглядъ ея обратился къ брату, какъ бы ища поддержки.