В доме Шиллинга
Шрифт:
Но этой перемны въ саду не замчалъ стоявшій передъ мольбертомъ человкъ. Онъ видлъ душную, освщенную факелами лтнюю ночь. Яркій красноватый свтъ лился изъ оконъ дворца, находившагося на заднемъ план среди густого тнистого парка, и волны его, казалось, проникнутъ сейчасъ сюда, наполнятъ всю мастерскую и разсятъ ея полумракъ. Въ настоящую минуту свтъ падалъ въ мастерскую только сверху и то черезъ занавсъ. При этомъ царствовала полная тишина, прерываемая только однообразнымъ мечтательнымъ журчаніемъ фонтана за темнозеленой бархатной драпировкой, падавшей тяжелыми складками и закрывшей всю стну съ южной стороны. И это скрытое меланхолическое
Какъ во сн, совершенно отршившись отъ дйствительности, работалъ художникъ. Онъ не видалъ, какъ отворилась боковая входная дверь, и въ комнату ворвался яркій солнечный свтъ, онъ не слыхалъ легкихъ шаговъ, приблизившихся къ нему, пока не раздался подл него робкій женскій голосъ.
– Господинъ баронъ, чужеземцы пріхали, – доложила Анхенъ.
Онъ вздрогнулъ, какъ будто бы эти произнесенныя чуть не шепотомъ слова были трубными звуками, и на лиц его отразилось неудовольствіе. Онъ гнвно отбросилъ кисть, между тмъ какъ двушка поспшила удалиться. Легкій шумъ затворившейся двери заставилъ его придти въ себя.
– Дти Люціана, – прошепталъ онъ и, снявъ блузу, поспшно вышелъ въ садъ.
Когда онъ вошелъ въ сни, главная дверь дома, выходившая въ передній садъ, была открыта настежь. Слуги носили чемоданы и, какъ видно было, нетяжелые сундуки, по всей вроятности, съ дамскимъ гардеробомъ.
Подл разныхъ вещей, нагроможденныхъ другъ на друга, передъ полуразломаннымъ сундукомъ со шляпами стояла на колняхъ горничная Минна; вокругъ нея виднлись волны кружевъ и лентъ, a на рук у нея раскачивалась приплюснутая дамская шляпка.
Нжный, какъ флейта, голосокъ, весело и звонко раздававшійся въ этихъ стнахъ въ богатый событіями вечеръ восемь лтъ тому назадъ, снова раздавался здсь, бранясь и весело хохоча въ одно и то же время.
– Глупые люди! такъ изуродовать такую изящную эффектную вещь! Это только и можетъ случиться въ милой доброй Германіи! Мн это очень обидно, – шляпа была такъ восхитительна, я была безъ ума отъ нея. Господи, какая она сейчасъ смшная! Ха, ха, ха! Ба, не длай такого сердитаго лица, Минна! Разв я виновата въ этомъ?
Она подбросила кончикомъ изящной ножки свертокъ голубыхъ шелковыхъ лентъ, который покатился по каменному полу по направленію къ сундукамъ; вокругъ ея подвижной фигуры слышался шелестъ тяжелой шелковой матеріи и звонъ золотыхъ украшеній; она подняла было руки, чтобы поправить разсыпавшіеся локоны, но вдругъ опустила ихъ и, протягивая входившему хозяину дома, бросилась къ нему съ радостнымъ крикомъ.
– Вотъ и мы, дорогой баронъ. Ахъ, Боже мой, какъ мн вспомнился бдный Феликсъ, когда я васъ увидала. He правда ли, кто могъ бы сказать тогда, что я такъ скоро буду вдовой? Такая молодая! – А онъ бдняжка лежитъ тамъ одинъ въ земл. И что онъ долженъ былъ вынести, это ужасно, говорю я вамъ. Знаете ли, для меня Феликсъ умеръ съ той минуты, какъ получилъ тяжелую рану. Я не могу видть страданій; комната больного для меня страшна не меньше ада: темно, душно, жалобные стоны, ходятъ на цыпочкахъ, говорятъ шепотомъ, – все это дйствуетъ на меня подавляюще, и потому я бгу отъ этого.
Она умолкла и обернулась назадъ – по лстниц несли обитый желзомъ сундукъ; онъ былъ значительно тяжеле другихъ, что замтно
– Намъ надо много мста, не правда ли! – продолжала съ живостью маленькая женщина и смясь указала на багажъ. Съ нами случались и несчастія. Посмотрите на этотъ неопредленный предметъ, который съ такимъ огорченіемъ вертитъ въ рукахъ моя горничная; онъ былъ прелестнйшей шляпкой, купленной мной въ Гамбург для полутраура… Мн сломали сундукъ – баснословные болваны!
Баронъ Шиллингъ вдругъ выпустилъ ея руку, которую невольно было удержалъ въ своей. Это нжное существо, стоявшее передъ нимъ, вернулось такимъ же (можетъ быть нсколько блдне) какимъ оно было восемь лтъ тому назадъ, когда отправлялось за море, такой же легкокрылой бабочкой, которая порхаетъ вокругъ цвтовъ жизни и боязливо удаляется отъ негостепріимнаго поля скорбей и заботъ. Дв слезы объ умершемъ, скатившіяся по ея щекамъ, были имъ приняты за выраженіе искренняго горя, но вслдъ за ними появились на щекахъ ямочки шаловливой улыбки надъ смшной формой смятой шляпки.
– Виной этому мои люди? – спросилъ баронъ Шиллингъ коротко, почти мрачно.
– Нтъ, нтъ, это случилось на желзной дорог… Да это ничего не значитъ! Я завтра же напишу въ Берлинъ моей прежней модистк, которая, вроятно, еще существуетъ и страшно обрадуется…
Она вдругъ замолчала, какъбудто проболталась, и украдкой взглянула въ сторону, баронъ Шиллингъ послдовалъ глазами по направленію ея взгляда и теперь только увидлъ группу, которая безмолвно стояла у входа въ большой коридоръ.
Стражи сней – каріатиды со своими строгими блыми каменными лицами вверху на карнизахъ, конечно, никогда еще не видали такого чернаго курчаваго человческаго существа, какое стояло тамъ на мраморныхъ плитахъ.
Негритянка въ дом Шиллинга!… Ходившіе взадъ и впередъ слуги смотрли на нее съ удивленіемъ, а она добродушно улыбалась имъ своими толстыми губами. Она держала на рукахъ маленькую блдную черноглазую двочку въ длинной блой кашемировой накидк, падавшей мягкими складками, казалось, будто большая блая бабочка прильнула къ негритянк… Ребенокъ, очевидно, боялся въ чужомъ дом; его тоненькая рученка крпко обвила шею няни, а маленькое личико, обрамленное блокуро-золотистыми волосами крпко прижалось къ черной толстой щек… Тамъ же подл мраморной статуи стояла дама. Въ правой рук она держала руку мальчика лтъ семи, а лвой опиралась на высокій пьедесталъ богини. Между тмъ какъ въ туалет молодой вдовы преобладали полутраурные цвта, – блый и срый, эта была вся въ черномъ – въ самомъ глубокомъ траур; какъ статуя ночи стояла она въ своей длинной одежд, спускавшейся мягкими складками, и въ черной вуали подл блой мраморной фигуры… Своими большими черными глазами эта серьезная прекрасная женщина, слегка сдвинувъ брови, слдила за живыми движеніями молодой вдовы.
– Мой менторъ недоволенъ, – проворчала Люсиль съ подавленной досадой. – Пойдемте, баронъ! Госпожа Мерседесъ не любитъ ждать, – она, эта испанская хлопчатобумажная принцесса, высокомрна въ высшей степени.
Баронъ Шиллингъ быстро направился къ неподвижной групп, въ которой проявились жизнь и движеніе. Дама положила руку на плечо мальчика и такъ низко наклонилась къ нему, что черный вуаль, ниспадавшій, какъ мантилья, отъ надтой на лобъ шляпки, совершенно закрылъ ея лицо.
Она прошептала мальчику нсколько словъ и повела его навстрчу барону Шиллингъ.