В доме Шиллинга

Марлитт Евгения

Ho она послдовала за канониссой, нетерпливо вырвавъ у нея свою руку и направляясь къ открытой двери.

– Туда мы не пойдемъ, – твердо заявила фрейлейнъ фонъ Ридтъ, и рзкая насмшка въ ея голос показывала, что она и не думаетъ исполнить желанія хозяина дома. – Отопри дверь зимняго сада и возврати ключъ на мсто.

Они вошли въ садъ, и баронесса вынула ключъ изъ кармана. Донна Мерседесъ слышала ея тяжелое дыханіе; грудь ея высоко поднималась отъ волненія.

– Узжай, Адельгейда, – произнесла она полуумоляюще, полуповелительно.

– Ни за что – я остаюсь, – холодно возразила канонисса. – Этотъ достойный сожалнія человкъ ни на одну линію не заставитъ меня уклониться съ моего пути. Боле, чмъ когда-нибудь, я буду преслдовать свою цль, такъ какъ я должна поддержать слабый

колеблющійся тростникъ. Ты много разъ общала освободиться отъ недостойныхъ узъ… Пока ты среди насъ, ты ведешь себя такъ, какъ будто бы теб ненавистны вс плотскія страсти; ты съ наслажденіемъ разыгрываешь святую, a благочестивыя руководительницы нашей юности твердо врятъ, что въ твоей душ никогда не было нечистаго желанія, что ты обманутая жертва спекулятивныхъ цлей стараго барона, – ихъ ты могла въ этомъ убдить, меня же никогда!… И если они вс думаютъ, что баронъ Шиллингъ держится за твое богатство и мшаетъ твоему возвращенію въ орденъ, которому ты въ сущности принадлежишь, то я ужъ отлично знаю, что ты сама не хочешь, что твоя грховная привязанность цпляется за каждую соломинку, которую теб представляетъ обманчивая надежда… Но нашъ уговоръ, по которому ты общала идти со мной, какъ только баронъ Шиллингъ докажетъ, что не питаетъ къ теб никакой любви, этотъ уговоръ долженъ теперь исполниться, – въ каждомъ его слов, въ каждомъ движеніи выражаются отвращеніе, ненависть, презрніе – онъ никогда не любилъ тебя, никогда!

Канонисса во все время этой рчи крпко держала баронессу подл себя. Сильная красивая блая рука какъ желзнымъ кольцомъ охватила худую руку баронессы, иначе она не выдержала бы такого безпощаднаго обнаруженія ея тайной страсти и побужденій…

Но при послднихъ словахъ ей удалось освободиться, – стеклянная дверь распахнулась, и ея согнутая фигура быстро направилась въ платановую аллею, между тмъ какъ фрейлейнъ фонъ Ридтъ слдовала за ней съ непоколебимымъ спокойствіемъ и хладнокровіемъ.

29.

Путь былъ свободенъ, и донна Мерседесъ выбжала изъ зимняго сада, гд она противъ воли очутилась запертой, какъ въ клтк. Она увидла еще въ конц аллеи срый шлейфъ, и еслибы фрейлейнъ фонъ Ридтъ повернула немного голову, то она увидала бы, что бурныя объясненія въ мастерской имли непрошеннаго свидтеля. Какъ бы то ни было, а донна Мерседесъ выбжала оттуда съ сильно бьющимся сердцемъ и глубоко переводя духъ. Она почти задыхалась подъ конецъ въ тяжеломъ спертомъ воздух, пропитанномъ ароматомъ цвтовъ и отъ удручающаго дйствія разыгрывавшейся въ мастерской сцены… Для такой гордой, въ глубин души строго правдивой натуры, какъ донна Мерседесъ, было чмъ то невыразимо постыднымъ и унизительнымъ подслушиваніе тайнъ чужихъ, втайн враждебныхъ другъ другу людей. Она, конечно, могла бы заткнуть уши, но руки ея, какъ прикованныя, лежали на колняхъ, – она боялась малйшимъ движеніемъ выдать свое присутствіе. Она закрыла глаза, чтобы по крайней мр не видть спорящихъ, но мужской голосъ то и дло заставлялъ ее вздрагивать и искать взоромъ говорившаго, который безжалостно громилъ женскія интриги и властолюбіе.

Между сосновыми деревьями она увидала свтлое платьице Паулы. Малютка играла въ рощ, съ ней была Дебора, а Пиратъ былъ снова запертъ въ своей каморк и яростно лаялъ вслдъ удалявшимся дамамъ.

Донна Мерседесъ направилась въ рощицу. Паула обрадовалась ей; дитя вынимало изъ большого ящика разныя прелестныя игрушки и разставляло ихъ рядомъ на садовомъ стол.

– Добрый господинъ привезъ это изъ Берлина, – сказала Дебора.

О Люсили не было и рчи, слдовательно, миссія барона не имла желаемаго успха, какъ онъ и предвидлъ.

Донн Мерседесъ казалось страннымъ, что она такъ холодно отнеслась къ этой неудач. Все это дло съ его волненіями и тревогами показалось ей въ эту минуту поблеклымъ, какъ будто давно прошедшимъ, наполовину позабытымъ подл новыхъ, только что полученныхъ ею впечатлній. У нея морозъ пробгалъ по кож при мысли о разговор сейчасъ же посл этой сцены съ глубоко взволнованнымъ человкомъ – она боялась и за себя, и за него. Никогда даже въ ранней юности не испытывала она такой боязни передъ грубыми словами,

вызванными по ея собственной вин. Съ устъ ея отца, обладавшаго твердымъ характеромъ и непреклонной матери, боготворившихъ свое единственное дитя, никогда не срывалось ни одного слова порицанія, напротивъ слегка нахмуренныя брови, недовольный упрямый взглядъ заставляли ихъ ухаживать за ней… Баронъ Шиллингъ былъ непримиримъ въ своемъ гнв. Какъ оскорбительно холодно звучало каждое его слово, сказанное ей въ послдній разъ по необходимости! Его анаема женскимъ порокамъ и капризамъ простиралась также и на американку, съ которой онъ только что познакомился, – она чувствовала это, и это было для нея какъ ударъ кинжала. Искусство было его избранницей, сказалъ онъ. Съ этимъ идеаломъ, который „никогда не принуждалъ его заглядывать въ темные уголки въ род женской души“, конечно, не могли равняться простыя смертныя, думала она съ горечью. У нихъ есть кровь и нервы, и земная пыль, ложась на крылья ихъ души, не допускала ихъ подняться въ области, удаленныя отъ злыхъ человческихъ языковъ.

Недолго просидла она, погруженная въ свои думы, около играющей малютки, какъ услышала его шаги. Онъ вышелъ изъ дома и направился къ рощ. Ея пульсъ не бился такъ сильно при приближеніи непріятельскихъ колоннъ, какъ теперь, когда она услышала приближающіеся шаги этого человка. Она еще не справилась съ послдними непріятными ощущеніями, что было видно по ея лицу, и, когда она поднялась съ скамейки и величественно сдлала нсколько шаговъ по алле, испуганная Дебора подумала, что недостаетъ только фiолетоваго платья, чтобы принять эту молодую даму за ожившую грозную госпожу, высокомрно глядвшую изъ золотой рамы.

Баронъ Шиллингъ показался изъ-за угла дома. Онъ держалъ въ рукахъ визитную карточку. Присутствіе въ рощ донны Мерседесъ, казалось, удивило его, лицо его мгновенно вспыхнуло; въ первое мгновенье онъ невольно ускорилъ шаги, но при взгляд на ея мрачное лицо онъ перемнилъ намреніе, – онъ сунулъ въ боковой карманъ карточку и подошелъ къ ней обыкновеннымъ спокойнымъ шагомъ – все-таки онъ казался взволнованнымъ.

– Я только что хотлъ послать Дебору увдомить васъ о своемъ возвращеніи, – сказалъ онъ, холодно кланяясь.

– Что Люсиль?

– Фрау Люсиль Фурніе сегодня вечеромъ въ третій разъ выступитъ на сцен, какъ о томъ возвщаютъ афиши на всхъ углахъ берлинскихъ улицъ, – отвчалъ онъ, бросивъ многозначительный взглядъ на дочку бглянки и черную няню.

Тогда донна Мерседесъ пошла по алле, и онъ пошелъ рядомъ съ ней.

– Нечего и думать объ ея возвращенія, – продолжалъ онъ. – Она расхохоталась мн въ лицо и спросила о цпяхъ и кандалахъ, которыя я конечно привезъ, чтобы „тащить ее домой“, такъ какъ иначе она не подетъ. Потомъ спросила, неужели я серьезно думаю, что она обязана укрыться подъ ваше крыло, какъ испуганный цыпленокъ, увидавшій коршуна и предпочеcть домашній хлбъ, посл того какъ она вкуcила манны, узнала небесную свободу и прокатилась на тріумфальной колесниц?… И я отряхнулъ пыль съ ногъ моихъ и ушелъ, – продолжалъ онъ своимъ серьезнымъ голосомъ. – He можетъ быть боле и рчи о возвращеніи маленькой жещины въ семью – она не должна боле возвращаться!… Годы ея жизни съ Люціаномъ, кажется, безслдно исчезли изъ ея памяти. Она такъ быстро и неразрывно слилась съ тмъ часомъ, когда покинула домъ матери и театральный міръ, точно и не существовало восьмилтняго промежутка. Въ ея салон толпятся знатные богатые мужчины съ старымъ полоумнымъ княземъ Конскимъ во глав, который говоритъ т же нелпости восходящей звзд, которыя говорилъ прежде ея матери, опустошаетъ для нея вс оранжереи и засыпаетъ ея будуаръ футлярами съ драгоцнными уборами.

Выраженіе юмора скользнуло по его лицу.

– Мн пришлось, прежде чмъ добраться до нея, имть длинные переговоры съ ея новопріобртеннымъ секретаремъ, – сказалъ онъ посл минутнаго молчанія. – У нея уже были гости, – двое знакомыхъ мн мужчинъ явились засвидтельствовать ей свое почтеніе. Маленькая женщина лежала на кушетк въ бломъ шелковомъ пеньюар и встртила меня громкимъ хохотомъ; на колняхъ у ней лежала шелковистая собачка, на ше которой висло брилліантовое колье.

– Я ненавижу ее, – пробормотала донна Мерседесъ, невольно сжимая руки отъ гнва.