В доме Шиллинга
Шрифт:
У него было много заботъ.
Въ каменноугольныхъ копяхъ вдругъ появились въ узкихъ трещинахъ и щеляхъ тонкіе, но довольно быстрые струйки воды, очень встревожившія его и рабочихъ… Вся мстность такъ называемой малой долины, гд находились каменноугольныя копи, была очень богата родниками; небольшіе холодные ручейки пробивались всюду и при вход въ долину образовали большіе пруды. Съ самаго начала много толковали о томъ, что совтникъ обнаружилъ при этомъ предпріятіи скупость и корыстолюбіе, что мры безопасности были неудовлетворительны и хищническая разработка производилась самымъ ужаснымъ образомъ.
Но совтникъ мало заботился о городскихъ рчахъ. Онъ съ все возраставшей жадностью собиралъ богатства, которыя доставляли ему копи, и гд
Маіоршу, казалось, это нисколько не печалило. Она никогда не была разговорчива, прислуга знала ее всегда такой, и праздныя рчи были строго запрещены въ монастырскомъ помсть. Все-таки люди удивлялись, что братъ и сестра едва обмнивались словомъ, здороваясь утромъ и прощаясь вечеромъ. И когда совтникъ возвращался домой разстроенный и съ мрачнымъ лицомъ проходилъ черезъ кухню въ столовую, маіорша ни о чемъ не спрашивала его. Она аккуратно приносила кушанья, снимала фартукъ и садилась за столъ. Разговаривалъ одинъ Витъ, прочіе же молчали.
Напротивъ того, у маіорши все боле и боле развивалась новая привычка, – она проводила въ саду каждую свободную отъ хозяйственныхъ занятій минуту. У нея и тамъ было дло: ощипываніе гороха и бобовъ, поливаніе овощей и полотна, разостланнаго для бленія. Но служанки хихикали и говорили, что полотно никогда не высыхаетъ, такъ часто она его поливала, и ни одинъ благоразумный человкъ не поливаетъ овощей въ жаркіе полуденные часы. Ихъ также поражало то, что „госпожа“ часто стояла на скамь и глядла черезъ заборъ въ сосдскій садъ – это тоже была новая мода и очень поразительная въ „гордой неприступной“ женщин, которая прежде не всякаго удостоивала взглядомъ и держала себя такъ, будто ей ни до чего въ мір не было дла… Смшно! Влзать на скамью и смотрть на толстую переваливающуюся съ бока на бокъ негритянку, вдь не на маленькую же двочку, за которой ухаживала негритянка, смотрла она. Она вдь терпть не могла маленькихъ дтей.
Сегодня цлый день къ совтнику нельзя было подступиться. Одинъ изъ работниковъ, отвозившій уголь на желзную дорогу, разсказывалъ, что хозяинъ былъ принужденъ изъ-за глупой исторіи съ водой выписывать издалека ученыхъ людей, – нужно было вce передлать въ копяхъ, а это стоило огромныхъ денегъ.
Вскор посл обда совтникъ опять ушелъ въ малую долину; Витъ занимался въ комнат со своимъ строгимъ учителемъ, полюбившимъ разговаривать и шутить и служанки, мывшія въ кухн посуду, шептались и посмивались,такъ какъ маіорша шла по двору въ садъ, что она обыкновенно длала, когда совтника не было дома. Она еще не пила своего кофе, который стоялъ въ кухн на поднос и уже остылъ. Вообще она за послднее время какъ будто разучилась пить и есть; и это отразилось на ея наружности, – скулы очень выдались на ея блдномъ лиц, и платья не обхватывали попрежнему плотно ея фигуру, а точно висли на плечахъ… И прислуга думала, что, хотя она и молчитъ, плотно сжавъ зубы, чтобы не проронить словечка, она сердится и огорчается предстоящей затратой денегъ по случаю бды въ копяхъ, такъ какъ иначе она не была бы истинной Вольфрамъ.
Она медленно прохаживалась взадъ и впередъ между буксовыми деревьями и машинально теребила своими блыми длинными пальцами тесемки фартука, а глаза были устремлены въ землю. Она, прежде такъ зорко и старательно искавшая опавшихъ плодовъ, теперь не замчала, что ноги ея касались прекрасныхъ розовыхъ сплыхъ яблоковъ, раннихъ золотистыхъ грушъ, которыми усяны были гряды кольраби и салата и которые привлекали цлые рои осъ, все ея вниманіе казалось сосредоточилось въ слух. При всякомъ шум, доходившемъ до нея черезъ изгородь, – былъ ли то крикъ утокъ, бросавшихся въ прудъ, или поспшные шаги человка по скрипучему гравію ближайшей дорожки,
Сегодня не приходилось пользоваться лейками, такъ какъ небо было съ ранняго утра покрыто облаками, которыя не пропуская солнечнаго свта, образовали надъ землей срый, точно свинцовый куполъ. Птицы весело порхали, и оживляющій бальзамическій воздухъ какъ нельзя лучше годился для выздоравливающихъ.
Маіорша вдругъ сошла съ прямой главной дорожки, и подойдя къ скамь у изгороди, раздвинула втви сирени и оршника.
Отъ платановой аллеи доносился слабый стукъ колесъ. Негръ Якъ медленно катилъ по дорожк изящную дтскую колясочку, – свтло-голубая шелковая обивка и такое же разостланное тамъ одяло блестли, и, какъ ни велико было разстояніе, маіорша увидла блокурую головку, лежавшую на подушкахъ, она чуть не упала со скамьи, – такой сильный испугъ охватилъ ее.
Маленькій экипажъ прокатился нсколько разъ взадъ и впередъ и потомъ остановился на томъ конц дорожки у мастерской. Маіорша сошла со скамьи и пошла по узкой дорожк вдоль изгороди. Она старалась тамъ и сямъ раздвинуть втви и просунуть свое лицо, но разросшіяся дикіе кусты неумолимо кололи ее своими шипами… А единственная скамья въ саду не могла быть перенесена, такъ какъ была глубоко вдлана въ землю; но тамъ у стны, которая отдляла отъ улицы ту часть сада, гд были плодовыя деревья, и лежали подъ навсомъ лстницы, употреблявшіяся осенью при сбор плодовъ. Она приставила одну изъ нихъ къ стн и влзла на нее такъ, что голова ея была выше кустовъ, росшихъ у изгороди съ той стороны.
Если-бы она въ эту минуту могла подумать о прошедшемъ, то стыдъ передъ самой собой и вольфрамовское упорство согнали бы ее съ лстницы, но ею овладла одна мысль, отъ которой вся кровь кипла въ ея жилахъ, одно желаніе, – увидть какъ можно ближе маленькое блдное дтское личико и собственными глазами убдиться, что смерь не угрожаетъ ему боле.
Она смотрла въ сосновую рощицу, а тамъ шагахъ въ пятнадцати отъ нея стояла между деревьями колясочка. Лицо Іозе было обращено къ ней. Маленькая головка устало покоилась на голубой подушк, и золотистые локоны обрамляли похудвшее личико; но оживленный взглядъ и маленькія пунцовыя губки неопровержимо свидтельствовали, что жизнь вернулась въ маленькое дтское тльце.
Кром Яка никого не было подл мальчика. Негръ ползалъ въ трав и рвалъ одуванчики, изъ стеблей которыхъ выздоравливающій малютка длалъ цпь, раскладывая ее по одялу. Видно было, какъ грудь мальчика высоко поднималась и жадно вдыхала ароматичный, пропитанный запахомъ сосны воздухъ. На губахъ его играла радостная улыбка.
– Поди, Якъ, пусти ко мн, пожалуйста, Пирата, – сказалъ мальчикъ, услышавъ визгъ собаки въ мастерской.
– Нтъ, дитя, рано еще! Докторъ запретилъ! – возразилъ негръ, продолжая ползать въ трав. – Пиратъ такой буйный, взволнуетъ тебя. Сегодня нельзя – завтра. Я сейчасъ пойду, его успокою. – И онъ продолжалъ ползать, срывая желтые цвточки и одуванчики, которые разлетались при его прикосновеніи.
Глаза маіорши вдругъ засверкали, и съ величайшей поспшностью, какъ бы преслдуемая демонической силой, сошла она съ лстницы и пошла въ домъ. Она не пошла по двору, а обошла надворными строеніями, гд недавно проходилъ маленькій Іозе, и никмъ незамченная вошла въ мезонинъ. Точно воръ, который крадется въ чужія владнія, старалась эта женщина съ величественной когда-то походкой безшумно пробраться въ свою собственную комнату.
Она отперла стнной шкафъ, гд хранилась ея богатая серебряная посуда и въ самомъ дальнемъ углу котораго былъ запрятанъ нкогда ненавистный подарокъ стараго Люціана своему крестнику съ вырзаннымъ на немъ вензелемъ, и взяла оттуда маленькій густо вызолоченный серебряный кубокъ прекрасной формы и изящной работы. Это былъ тоже подарокъ крестнаго, сдланный богатымъ другомъ Вольфрамовъ маленькой Терез. Поспшно вытерла она полотенцемъ пыль съ блестящей внутренней стороны кубка, опустила его въ карманъ и той же дорогой пошла опять въ садъ.