В доме Шиллинга
Шрифт:
Онъ снова подошелъ къ окну, отворилъ его и отдалъ проходившему по двору работнику какія-то приказанія, такъ спокойно и равнодушно занимаясь хозяйственными длами, какъ будто передъ этимъ въ столовой говорилось лишь о самыхъ обыденныхъ вещахъ.
Между тмъ маіорша вышла изъ комнаты. Она бросила вс домашнія дла и ушла въ свой мезонинъ…
Запугать эту женщину было невозможно; разъ она сознавала свои права, она ничего не боялась, она уже однажды справилась съ тмъ, кто вздумалъ коснуться ея неоспоримой собственности, и она просто осмяла бы притязанія и угрозы своего брата, еслибы ее не поразило прямо въ сердце горькое разочарованіе по поводу его отношеній къ ней… Итакъ, это не братская любовь и самоотверженіе привязывали его къ ней! Онъ
Ея глаза наполнились слезами, и она покраснла отъ сознанія глубокаго униженія. Куда же двались непоколебимыя основы, на которыя до тхъ поръ опиралось ея самосознаніе? Это были ходули, ходули самомннія… Она благодаря своей мстительности, властолюбію и ослпленію обкрадывала себя въ теченіе многихъ лтъ, когда она могла бы быть счастлива. Оглянувшись на свою жизнь она увидла, что большую часть ея она провела въ одиночеств и озлобленіи, и она показалась ей мрачной пропастью безъ цвтовъ и птичьяго пнія, въ которой она, отвернувшись отъ веселаго небеснаго свта, согнувшись, собирала безъ устали камни, ибо безплодными камнями были для нея т огромныя суммы, которыя скоплялись въ ея счетной книг. И он должны были служить пьедесталомъ для испорченнаго мальчишки, котораго она не могла видть безъ ужаса и отвращенія, – нтъ! никогда!
Она надялась еще пожить, она сознавала еще въ себ большую внутреннюю силу, – слдовало сдлать только нсколько шаговъ, чтобы вдохнуть въ себя запекшимися устами новую радостную жизнь, – что мшало ей накинуть на себя шаль и пойти въ сосдній домъ, гд все, все мигомъ измнится? Нтъ! Она не могла такъ круто согнуть одеревенвшую спину! Она уже сдлала первый шагъ, теперь онъ долженъ былъ придти и облегчить матери примиреніе. Но гд же онъ? Она уже часто думала объ этомъ!
Она знала съ перваго взгляда, при первомъ звук голоса, долетвшаго въ мезонинъ, что прекрасный мальчикъ игравшій въ саду Шиллингова дома, его сынъ, ея внукъ, – природа не повторяется такъ въ каждой черт, въ звук голоса, въ манерахъ въ двухъ совершенно чуждыхъ по крови человческихъ существахъ; и притомъ сердце, подобное ея сердцу, не забилось бы съ такимъ испугомъ и радостью при первой встрч, еслибы не было тутъ родственной крови. Совершенно напрасно незнакомая дама сообщила ей, что мальчика зовутъ Люціаномъ… Но гд же его отецъ.
Эта была низкая ложь, что онъ питается заработкомъ своей жены. Онъ имлъ большія познанія, былъ очень прилеженъ и вроятно избралъ честный образъ жизни, можетъ быть, въ далекихъ странахъ, о чемъ она заключила по присутствію черныхъ слугъ, охранявшихъ дтей. И эта надежда все боле и боле оживлялась въ ея душ, – онъ, вроятно, послалъ своихъ маленькихъ любимцевъ постепенно завоевать сердце бабушки и быть встниками примиренія… И это удалось – мать простила… Она сама назвала себя бабушкой его мальчику и закрпила этотъ вновь заключенный союзъ подаркомъ, который ея сынъ часто видалъ ребенкомъ и зналъ, что онъ служитъ его матери дорогимъ сувениромъ… Теперь онъ долженъ придти, и онъ наврно придетъ, хотя бы ихъ въ настоящую минуту раздляли большія пространства и широкія моря – придетъ!… А до тхъ поръ надо сдержать себя и свои желанія… Въ этой упрямой женской голов еще гнздился остатокъ прежняго упорства и непреклонности.
32.
Прошло шесть дней посл возвращенія барона Шиллинга изъ Берлина. Въ нижнемъ этаж дома съ колоннами все какъ бы просвтлло, съ тхъ поръ какъ оттуда былъ изгнанъ коварный демонъ болзни. Маленькій Іозе уже два раза оставался по нскольку часовъ на открытомъ воздух, и хотя въ салон сидлъ въ своей колясочк, но въ постели днемъ уже не лежалъ. Члены мальчика начинали крпнуть;
Іозе постоянно пилъ молоко изъ кубка, подареннаго ему „бабушкой“. Съ появленіемъ этого драгоцннаго подарка въ дом Шиллинга воцарилось полное ожиданій торжественное настроеніе и невыразимое напряженіе во всхъ, знавшихъ о таинственной цли прибытія сюда дтей.
Третьяго дня тотчасъ же посл посщенія маіорши донна Мерседесъ пришла взглянуть на мальчика. Она такъ же, какъ и Якъ, видла еще изъ аллеи, что какая-то черная фигура проскользнула въ садовую калитку. Почти въ ту же минуту пришелъ изъ мастерской баронъ Шиллингъ, и они оба вмст выслушали оживленный разсказъ мальчика.
Баронъ Шиллингъ поблднлъ; онъ низко наклонился къ мальчику, потомъ, выпрямившись, сказалъ холодно слегка дрожащимъ голосомъ донн Мерседесъ: „развязка близка, вы будете освобождены отъ вашего требующаго столькихъ жертвъ порученія скоре, чмъ можно было предполагать и надяться“.
Посл короткаго совщанія было ршено, что изъ дома Шиллинга не будетъ сдлано ни одного шага къ ускоренію сближенія, такъ какъ таинственные поступки маіорши ясно указывали на то, что она дйствуетъ за спиной брата, и потому не слдовало несвоевременной предупредительностью мшать ея планамъ.
Съ тхъ поръ донна Мерседесъ не разговаривала боле съ хозяиномъ шиллингова дома. Она видала его иногда прохаживающимся въ саду около мастерской, когда выходила въ садъ подышать чистымъ воздухомъ, но тогда она тотчасъ же возвращалась въ комнату, не обращая вниманія на то, замчаетъ онъ или нтъ, что она избгаетъ его. Ей все казалось, что она не довольно скоро удаляется отъ него, и при мысли, что его взоръ преслдуетъ ее, она внутренно содрагалась… На родин она привыкла, не долго думая, поворачиваться спиной къ людямъ, которые ей чмъ-нибудь не нравились, и льстецы увряли ее, что она это длала съ необыкновенно величественной граціей. И теперь въ ней кипло негодованіе, но его перевшивало удручающее убжденіе, что она со своимъ прославленнымъ умомъ, красотой и энергіей не можетъ равняться съ человкомъ, который, будучи однажды оскорбленъ, упорно и съ величайшей холодностью уклонялся отъ нея.
Къ ея величайшей досад какое-то безотчетное чувство страха заставляло удаляться отъ него; это была непреодолимая боязнь его голоса, его взгляда, боязнь за себя, что передъ его сдержанностью она потеряетъ самообладаніе и снова потерпитъ пораженіе.
Онъ не приближался къ дому съ колоннами; уходилъ или узжалъ верхомъ всегда черезъ садовую калитку. Онъ держалъ слово: фрейлейнъ фонъ Ридтъ все еще гостила въ бель-этаж; она управляла всмъ домомъ и ухаживала за баронессой, которая была больна. Иногда нсколько разъ въ день бгали за докторомъ. Тотъ приходилъ большею частью съ недовольнымъ лицомъ, хотя довольно скоро и вслдъ за тмъ въ открытыя окна слышенъ былъ его строгій серьезный голосъ среди крикливыхъ возгласовъ больной… Иногда онъ принужденъ былъ брать на себя роль посредника: онъ отправлялся въ мастерскую, но возвращался постоянно безъ барона къ тайному удовольствію прислуги, которая уже давно знала, какое это имло отношеніе къ припадкамъ баронессы.
Между тмъ, именно на другой день по возвращеніи барона изъ Берлина, пришло письмо донн Мерседесъ отъ Люсили, письмо полное брани и дерзости, въ которомъ она ршительно и настойчиво требовала, чтобы ей отдали ея маленькую дочь.
Немедленно послдовалъ такой же ршительный отвтъ, что ребенокъ останется въ рукахъ тхъ, кому онъ порученъ и что она можетъ завести процессъ.
Восхитительное маленькое созданіе, изъ за котораго грозила разгорться ожесточенная борьба, между тмъ беззаботно и весело играло въ дом и въ саду. Паула иногда требовала маму, но нжная любовь и заботливость, которыми ее окружили, не давали малютк тосковать о матери, которая то душила своихъ дтей горячими ласками, то вслдствіе дурного расположенія духа бранила и гнала ихъ отъ себя.