Въ двнадцатомъ часу
Шрифт:
Онъ не хочетъ; онъ увряетъ, что жертвы никакой нтъ и что для Эдгара необходимо провести это лто въ Ницц. Когда же я настаивала, думая, что Эдгаръ со мною можетъ хать въ Ниццу, онъ посмотрлъ на меня и сказалъ: «Послушать насъ, такъ можно подумать, что мы ищемъ только повода, чтобъ разъхаться.» Онъ говорилъ это съ улыбкой, но въ глазахъ его была ночь, грозная ночь... Поводъ! Ну конечно! вдь я не понимаю даже благороднаго честолюбія мужчины. Я только притворяюсь, будто что-нибудь понимаю; притворяюсь, потому что это мн угодно, потому что я ищу только повода — повода разъхаться... Ну разумется! разумется!
Онъ
Нтъ, онъ не любитъ меня! онъ никогда не любилъ меня! Что-то въ род страсти могъ онъ ощущать, и эту страсть, которая могла возмутить даже его холодную кровь — именно только такую страсть и могло возбудить такое существо какъ я — такую страсть я должна внушать и пылкому мальчику, для того чтобъ, вселивъ такую страсть, самой раздлять ее — ну конечно, оно и понятно! Да ужъ и есть ли въ томъ надобность? Для такого низкаго существа нужна ли даже страсть, чтобъ раздлять ее? О Боже! можетъ быть, я чрезчуръ уже несправедлива къ нему. Но разв могу я выносить такіе взгляды, которые мн теперь приходится довольно часто подмчать? И неужели мн могутъ запретить прекрасное находить прекраснымъ? Да, мистеръ Д., вашъ родственникъ Робертъ красивъ, очень красивъ — вотъ какъ ньюфоундлэндская собака, и я хочу съ нимъ поиграть какъ съ огромною, красивою собакой, которая предана своей хозяйк; онъ долженъ лежать у моихъ ногъ, когда я этого хочу; онъ долженъ осмлиться руки мои цловать, когда я этого хочу, долженъ — слышите ли, мистеръ Д. — долженъ!
Онъ назначилъ чрезъ недлю нашъ отъздъ, тогда какъ въ начал ршился-было прожить здсь до іюля. Онъ очень торопится ухать отсюда. Очень понятно: девятнадцатилтній юноша съ блыми, блестящими зубами и съ силою удержать лошадь на всемъ скаку, непремнно опасенъ для молодой двадцатидвухлтней женщины... безконечно опасенъ!
Хотя бы искорка ума была въ голов Роберта! Сегодня я раздразнила его, осмяла его за совершенное невжество; вдь онъ ни одной строки Шекспира не читывалъ! Я была жестока — и хотла быть жестокою. Какъ мн хотлось сказать мистеру Д.: «Вотъ человкъ, котораго вы считали опаснымъ для меня — для меня!»
Опасенъ? Боже мой! что за несчастныя должны быть мы созданія, если ужъ подобные мужчины грозятъ намъ опасностью! А хотлось бы мн видть мужчину, отъ котораго у меня сердце забилось бы сильне и который притягивалъ бы меня какъ магнитъ желзо. Каковъ бы долженъ быть этотъ человкъ? Я стараюсь представить себ портретъ опаснаго человка, одарить его всевозможными добродтелями, которыя должны возбуждать во мн благоговніе къ нему, и странная вещь! все наталкиваюсь на т качества, которыя находятся въ характер Фрэнка — нкоторыя по-крайней-мр — нтъ, очень многія: его мужество, его чувство чести, его милосердіе ко всмъ страждущимъ, терпящимъ нужду, даже его гордость! Словомъ, тутъ только составныя части, а въ смшеніи можетъ выйти и иначе. Сегодня, когда
На минуту — почему же не навсегда?
Глава пятнадцатая.
Этимъ кончалась рукопись, чтеніе которой привело Свена въ неописанное волненіе. При самомъ начал почеркъ показался ему знакомымъ, теперь онъ узналъ почему. Однако, для большаго удостовренія онъ вынулъ записку, которую однажды написала къ нему Корнелія съ просьбою, прислать ей книгу и съ которою онъ съ-тхъ-поръ не разставался, развернулъ ее дрожащею рукою и сравнилъ съ рукописью. Совершенно одинъ и тотъ же почеркъ, бглый, прекрасный почеркъ... Но къ чему ему это вещественное доказательство? Сама исторія не ясно ли говоритъ за себя? Не подходитъ ли это все слово въ слово къ ней? Да кром того, не жила ли она въ этой самой комнат? Какъ легко было забыть эту рукопись на стол при поспшномъ отъзд за четыре года предъ тмъ?
Свенъ вскочилъ съ кровати и такъ дернулъ колокольчикъ, что только ручка осталась у него въ рук. Поспшное появленіе госпожи Шмицъ собственною особой на этотъ призывъ всякому показалось бы удивительнымъ, кто не былъ бы такъ сильно взволнованъ, какъ Свенъ.
— Какимъ образомъ попала вамъ въ руки эта книга, которая очевидно принадлежитъ... принадлежитъ одной знакомой мн дам? закричалъ онъ запальчиво при ея появленіи.
Госпожа Шмицъ до того перепугалась такого неожиданнаго вопроса, что принуждена была почти безъ чувствъ упасть на стулъ и закрыть лицо чернымъ, шелковымъ передникомъ.
— Какъ досталась вамъ эта книга? повторялъ Свенъ еще запальчиве, не обращая никакого вниманія на нжные нервы говорившей хозяйки.
Вдругъ она, точно наэлектризованная, подскочила на стул и завопила:
— Господи Боже, господинъ баронъ, да вдь я ни слова не понимаю по-англійски!
— Не все ли равно? Какъ досталась вамъ эта книга?
— Я все вамъ разскажу! восклицала Шмицъ, ломая руки: — но поклянитесь, господинъ баронъ, что вы не обличите меня, а иначе я совсмъ пропала. Поврьте, только изъ любви къ вамъ я вспомнила про это писаніе, а не то давнымъ-давно сожгла бы его.
— Общаю все, что хотите, только разсказывайте скоре.
— Вотъ видите ли, господинъ баронъ, продолжала госпожа Шмицъ, отирая глаза кончикомъ передника: — я самая честная женщина на свт и у меня только одинъ недостатокъ, что я принимаю сердечное участіе въ своихъ семейныхъ и одинокихъ жильцахъ. Угодно или нтъ поврить мн, но истинно, господинъ баронъ, вотъ уже дв недли, что я черезъ васъ глазъ не смыкала и вс глаза выплакала. Что длать? Никакъ не могу себя передлать, чтобъ не чувствовать симпатіи къ молодымъ людямъ. Вдь извстна же мн пословица: «добродтели нечего искать у молодежи»; но Господи Боже мой!, отчего нельзя отказаться, то надо ужъ исполнить. Точно также я всегда имла симпатію къ мистрисъ Дургамъ, потому что она всегда была ко мн очень благосклонна и со мною разговаривала какъ съ равною ей особою, а вотъ видите ли, господипъ баронъ, я этимъ такъ дорожу, что...
— Къ длу, ради Бога, скоре къ длу! закричалъ Свенъ.
— Господи Боже мой! какъ вы стали раздражительны посл болзни, господинъ баронъ! Вотъ теперь я совсмъ съ толку сбилась. Да, я хотла только сказать, что мн было пріятно видть, какъ вс господа за нею ухаживали, и особенно мистеръ Уэсли, который тоже жилъ у меня и всякій божій день гулялъ съ нею пшкомъ или катался верхомъ, а не то въ экипажахъ. Надо вамъ сказать, господинъ баронъ, что мистеръ Уэсли coвсмъ рехнулся отъ бшенной любви, такъ что сердце выболло смотрть на его страданія, а именно... не принимайте этого въ дурную сторону, господинъ баронъ, но...