В гостях у Рема или разведчик из будущего
Шрифт:
Через несколько дней Шириновского вызвал к себе командир его сотни обертруппфюрер Маркус (Шириновского изрядно бесили эти идиотские звания, которые на русском звучат так, что язык можно сломать, а ухо они режут, как звук раздираемого неловкими пальцами пенопласта, б-р-р, но что поделать).
— Меркель, зачем ты вылез на митинге Штрассера?
Шириновский ожидал, что его кто-нибудь вызовет с подобным вопросом, но не ожидал, что это сделает его командир сотни. С ответом он тянуть не стал:
— А что?
Обертруппфюрер аж поперхнулся:
—
Теперь уже поперхнулся Шириновский:
— Нет, просто захотелось сказать своё мнение.
— И как?
— Не знаю, но со сцены не скинули и потом не побили.
— Понятно, уже хорошо. Так ты раньше вообще ведь на митинги не лез и больше отмалчивался, чем говорил, а тут, смотрю, тебя будто подменили?
— Так после больницы всё начало меняться.
— Гм, Gluck im Ungluck haben (не было бы счастья, да несчастье помогло)?
— Получается, что так.
— Угу, я и смотрю, ты и осторожен стал не в меру, и приключений не ищешь на свою пятую точку, да ещё и поумнел, вплоть до того что разборчивые речи стал на митингах говорить… И ведь повезло, что дали тебе слово, а ты ещё и целую речь сказать смог. Удивительно! Честно говоря, не ожидал от тебя этого, Меркель, не ожидал. И Шольца с твоей помощью из полиции вызволили. Вроде как совсем не просто это сделать, а ты даже умудрился всё за один день обтяпать и у оберфюрера подписать.
— Шольц мне друг, я не мог иначе.
— То славно. Есть мнение, что тебе нужно пройти обучение ораторскому мастерству. Нам такие люди нужны, но и из штурмовиков тебя пока отпускать никто не собирается, у тебя и контракт есть к тому же до конца года.
— Контракт можно прервать по обоюдному согласию или по невыплате денежного содержания, а оберфюрер сказал, что зарплату будут задерживать, а то и вовсе не выплачивать. Мне ещё и страховку не выплатили, если вообще выплатят.
— Ты не торопись, всё постепенно наладится. Это временные трудности, просто наверху конфликт назрел. Наши вожди между собой власть делят, вот и зажимают деньги. Разберутся, станут снова платить прилежно. Твой поступок по вызволению Шольца, рекомендации после твоего ранения и общий стаж нахождения в наших рядах позволяют мне подать прошение о присвоении тебе очередного звания. Что думаешь?
— Я буду только рад.
— Понятно. Я уже подал ходатайство, и из канцелярии пришёл положительный ответ. Начальство согласно присвоить тебе звание труппфюрера. Если всё пройдёт хорошо, через неделю ты сможешь получить новые лычки и серебряную полосу на воротник, и не в последнюю очередь потому, что научился говорить правильные речи. Может быть, переведём тебя на штабную работу, тут и звание поможет, да и вообще.
— Отлично! Конечно, я согласен.
— Ну и хорошо. Остальное можно будет обсудить и потом. Ступай работать и голову береги, она тебе ещё пригодится.
— Буду, — буркнул Шириновский и, внутренне кипя одновременно от радости и от возмущения, вышел из мелкого кабинета,
Ха! Да таких, как он, во всей России больше и не было! Он, только он один мог говорить правду, не стесняясь никого, и в лицо говорил, а тот, кто с ним был не согласен, мог и по морде лица получить, из бутылки… Ну, или из стакана… соком.
Конечно, Шириновский ожидал такого предложения, по крайней мере, надеялся на него. Но, оказывается, ему постоянно приходится чего-то ждать, то здесь подожди, то тут подожди и при этом голову береги. Одно другому противоречит. В драки не лезь, но кулаками работай, ты нам будешь нужен, но потом… А то ещё какие-нибудь мутные предложения поступят, о которых ему Шольц поведал, да Шириновский и сам об этом знал, но их он принимать не будет. Если вдруг организовать скажут, тогда да, а если напрямую кастетом или ножом, то не его это профиль — мокрухой политической заниматься, пусть другие ножи вострят, его удел — слово.
Одно понятно, что связями здесь нужно обрастать прям однозначно. Глядишь, и помогут в чём, если он вдруг залетит туда, куда не надо. Всё равно, раз уж решил окончательно для себя, что будет разведчиком, значит останется здесь до конца, своего или гитлеровской Германии.
Одно его обнадёжило, что платить им всё же будут, может, и действительно всё это временные трудности. Помнится, что, когда вернётся Рём, ряды штурмовиков в разы увеличатся, а как они могут увеличиться, если им деньги не платить? Так не бывает. Значит, деньги будут. Если же будет зарплата, то можно снять квартиру, а с новым званием и штабной работой можно и на постоянку её снимать. А там, глядишь, и дополнительный заработок появится.
Рабочее общежитие его уже задолбало, ехать до него вроде недалеко от базы штурмовиков, но общая обстановка откровенно удручала, да к тому же постоянные нападки и смешки прокоммунистически настроенных жителей соседних комнат изрядно его напрягали. Они больше не лезли к нему с дракой, но оставить на плите готовящейся ужин без присмотра было чревато. Могли и плюнуть, могли даже и нассать. О времена, о нравы! Впрочем, он и сам мог бы с удовольствием сделать с их обедом ровно то же самое, но остерегался. Если поймают с поличным, то будут бить всем коридором, а он один.
Тихо матерясь, Шириновский почти каждый вечер замыкался в комнате, в гости никого не звал, вёл себя прилично и даже, можно сказать, чересчур прилично. К тому же мало-помалу его организм приходил в норму и требовал внимания к противоположному полу. Хотелось бы уже кого-нибудь пощупать, и не только.
В другом крыле жили незамужние девушки, в основном работницы разных производств, однако, глядя на их измученные работой лица и нескладные фигуры, он пока не торопился вступать с ними в длительные интимные отношения, гораздо проще было пойти в публичный дом и там насладиться продажной любовью.