В гостях у Рема или разведчик из будущего
Шрифт:
— Ну хоть о тебе заботились, а вот Гумберт вчера рассказывал, что там вообще на всех наплевать, ему сделали шину, и теперь он боится, что кость срастётся неправильно и ему будут заново ломать руку, представляешь?
Шириновский представил, и его всего передёрнуло.
— Да уж, но ему, наверное, морфия дадут, чтобы боль заглушить?
— Может, и дадут, да толку? Губерту от этого не больно радостно будет, он не сможет служить, как все, и за силовые акции доплату не будет получать. Нам и так обещают зарплату только в июле, а сегодня уже двадцатое число. Если они дадут позже двадцатого в следующем месяце, то нам вообще придётся
— Угу, — Шириновский мысленно подсчитал, сколько у него осталось денег. Оставалось, благодаря его экономии, ещё прилично, и он сможет протянуть и этот, и следующий месяц, а вот дальше неизвестно, как бы побираться не пришлось… А ещё надо бы наведаться в тайник, вдруг ему там тысячу марок подкинули?! Но чем больше он об этом думал, тем меньше в это верил. Хрен они что дадут! Не те времена, и не те нравы.
— Короче, хреново всё, а мы свои головы подставляем под кулаки коммунистов почём зря, интересно, а им платят?
— Конечно, платят, и не меньше, чем нам. Кто бы тогда пошёл драться за них? Одной идеей сыт не будешь. Слышал присказку: любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда?
— Слышал. Ладно, давай уже настраиваться.
— А что там настраиваться? Голову береги, и всё.
Шириновский промолчал, и они пошли дальше вслед за остальными.
(*второй съезд партии переименовал его в Hitlerjugend, Bund deutscher Arbeiterjugend (Гитлерюгенд, Союз немецкой рабочей молодежи. Вплоть до 1932 года Гитлерюгенд подчинялся СА. По достижении 18 лет член Гитлерюгенда должен был либо вступить в НСДАП, либо (с 1927 г.) стать штурмовиком).
Глава 21
Битва за площадь
Через несколько минут отряд штурмовиков, вооружённый дубинками, кастетами и револьверами (только у командира отряда и командиров взводов), прибыл на место. Митинг начинался на небольшой площади недалеко от одного из крупных заводов в пригороде Берлина.
Весь отряд подвезли на трёх грузовиках, но, чтобы не спугнуть коммунистов, высадили заранее, метров за пятьсот, и вот перед их глазами открылась площадь с бурлящей на ней толпой прокоммунистически настроенных людей.
В основном тут собрались рабочие, но не только, много стояло и женщин, и даже крестьян из близлежащих фольварков, что располагались за пригородом Берлина. Да много кого было, вплоть до студентов и представителей творческой интеллигенции.
Толпа, как и на их собственном митинге, шумела и плевалась словами, только теперь с точностью до наоборот: если штурмовики поносили коммунистов, то коммунисты делали ровно то же самое, но уже в адрес нацистов.
Митинг уже начался, и по периметру митингующей толпы людей стояли старые знакомцы в серых мундирах с эмблемами на рукаве в виде поднятой и сжатой в кулак руки. Они сразу заметили штурмовиков и стали перекликаться между собой, оповещая друг друга.
Не прошло и пары минут, как со всех концов площади начали стекаться боевики Рот Фронта, на ходу приводя в готовность своё оборонительное оружие. У обеих группировок цель была ясна: одним нужно было сорвать митинг, другим — его защитить, кто кого победит, тот и сильнее. И неважно, что это не принесёт никаких дивидендов в будущем, важно показать, кто сейчас сможет ударить жёстче и эффективнее, за кем сила.
Всё это здорово напоминало Шириновскому девяностые годы в России, когда организованные банды, появившиеся буквально ниоткуда,
Но там были экономические мотивы, тогда делили деньги, а здесь делили власть. А, как известно, в борьбе за власть все средства хороши, и никто не будет считать потери. И если за деньги убивали редко, предпочитая их вымогать или тупо отбирать, то в борьбе за власть не щадили никогда и никого. И это легко объяснить.
Всё дело в том, что сами по себе банды состоят из трусливых людей, готовых продать друг друга за копейки. Да, они жестоки, часто безумны, но до определённого предела, и иногда даже упрямы. А другое дело люди, которые идут умирать за идею или за свою веру в неё. Эти бесстрашны и готовы идти до конца, подчас отдавая свои жизни ни за что ни про что и не получая за это ничего, кроме пресловутых двух метров под землёй, и тем не менее желающие бороться и идти до конца. Таких всегда и во все времена было достаточно с обеих сторон.
Шириновский, стоя в толпе своих единомышленников поневоле, держался из последних моральных сил, стараясь не показывать, как ему страшно. Была бы его воля, он бежал бы отсюда без оглядки, но приказ есть приказ, да и бежать уже поздно.
Ещё на базе он попытался «отмазаться» от сомнительной чести быть в числе первых в драке, но упреждающая ухмылка обертруппфюрера Маркуса ясно дала ему понять, что, если он откажется, то не видать ему ни продвижения, ни штабной должности. Пришлось идти и заранее продумывать, каким образом избежать очередных черепно-мозговых травм, да и любых других тоже.
В конце концов, какая ему будет разница от того, стукнут ли его по голове дубинкой или ударят ножом в живот? Последствия и того, и другого будут весьма печальны для него. Так что сейчас он стоял, сцепив зубы, и дрожал мелкой дрожью.
— Ты чего дрожишь? — спросил его Шольц. — От страха, что ли?
— Нет, не от страха, а от предвкушения того, как я буду бить по этим пустым головам дубинкой. Я просто уже хапнул адреналина и теперь готов бежать вперёд и молотить всех подряд.
— А, ну до этого недолго осталось ждать. Вон, смотри, они уже собираются, вот сейчас пойдёт потеха! Ты, главное, к себе близко никого не подпускай, знай маши дубинкой направо и налево. Бей по рукам и шее, по голове не стоит, а то потом всё равно полиция приедет и будет разбираться, кто кого, зачем и почему. Они же тоже люди подневольные и заметут всех, кто непосредственно участвовал в убийстве. Одно дело побить, ну максимум сломать кому-нибудь руку или рёбра, а другое дело отправить на встречу с апостолом Павлом. Это уже будет совсем другой расклад, за это тюрьма.
— Да, однозначно тюрьма, я знаю.
— Ну тогда давай настраиваться на битву. В этом деле самое главное сохранить холодную голову.
— Всё, хорош меня учить, я больше тебя дрался, только менее удачно.
— Ну вот потому я тебя и учу, — не отставал Шольц, — слушай меня, я плохого не посоветую.
— Угу, посмотрим.
— Посмотрим.
Они стали рядом друг с другом, зажав во вспотевших руках дубинки. Напротив них собирались такие же немцы или почти немцы, так как по европейским лицам трудно было понять, есть ли среди них, скажем, евреи или поляки. Одним словом, идеи разные, а страна одна на всех.