В гостях у Рема или разведчик из будущего
Шрифт:
Но и здесь его осторожность советовала повременить и не лезть из огня да в полымя. Презервативы уже в это время известны, причём их оказалось достаточно много всяких-разных в продаже. В частности, сделанных из тонкой кожи имелось в разы больше, чем новомодных резиновых, но лучше уж найти девицу по нраву и вкусить с ней настоящей любви, вспомнив молодость. Вообще-то, пора бы уже иметь невесту и постоянную партнёршу, а то могут и обвинить в чём-нибудь нехорошем. Тут с этим строго…
Ещё нужно побриться и подстричься. Почему-то среди штурмовиков было не принято отпускать бороду, усы куда ни шло, но бороду никто
На следующий день, когда их отпустили со службы, Шириновский сразу направился в парикмахерскую. Время ещё было не позднее, а парикмахерских в Берлине оказалось навалом. Зайдя в ту, что находилась недалеко от базы, он сразу же прошёл в кресло, пустовавшее в ожидании клиентов. Увидев его, из подсобки выскочил парикмахер:
— Что прикажете, брить, стричь или и то и другое?
— И то и другое, — кивнул Шириновский, — и сколько за всё?
— Одна марка и двадцать пфеннигов.
— Давайте, только не сильно коротко.
— Сей момент! — сказал юркий и хлипкий парикмахер, больше похожий на итальянца, чем на немца, и тут же включился в работу. Начал с бритья. Взбив пену в стаканчике, стал аккуратно и быстро наносить её на кожу лица Шириновского, непрерывно при этом болтая.
— Ну, как идут дела у господ штурмовиков?
— Нормально, — буркнул Шириновский.
— Да-да, я вижу, но коммунисты всё равно ещё сильнее. Вы знаете, я глубоко симпатизирую вам и вашей идее, но считаю, что коммунисты всё равно возьмут вверх. Их поддерживают рабочие многих фабрик и заводов, а на флоте до сих пор сильны прокоммунистические настроения.
— Чего там от флота осталось…
— Согласен, осталось совсем немного, но, тем не менее, он ещё есть, а значит, есть и матросы.
— Ну, есть и есть.
Шириновскому неохота было болтать, да и неудобно. Как только пена покрыла всё его лицо, он и вовсе лишился возможности что-нибудь говорить в ответ, только мычал или молчал. Это не смутило парикмахера, и, ловко орудуя бритвой, снимая пену вместе с волосами, он разглагольствовал, видя свободные уши:
— Интернационал, конечно же, сила, но и национал-социалисты тоже имеют вес. Вас поддерживают, и тайно, и явно, круги из числа аристократии и промышленных магнатов, ходят слухи, что и финансовый капитал приложил руку к пополнению кассы вашей партии, и даже некоторые еврейские банкиры.
Шириновский хмыкнул.
— О, вы мне не верите?! Ну да, откуда парикмахер может что-то знать, да и вы, судя по вашим знакам различия, не вращаетесь в высших сферах, но даже мы, простые люди, умеем думать и анализировать. Здесь нет ничего сложного. Вы видели, на каких машинах разъезжают партийные вожди вашей партии? Нет? Но наверняка слышали.
— Слышал, на хороших и дорогих.
— Не то слово! — снимая остатки пены чистым полотенцем, воскликнул парикмахер. — Не то слово! Позвольте, я вас сбрызну одеколоном?
— Да.
— Вот так, сейчас
— Скажу, — кивнул Шириновский.
— Ну, так вот, — берясь за филировочные ножницы, сказал Йоганн, — всё же видно невооружённым глазом. Деньги не могут взяться ниоткуда, и не по волшебству они появляются у тех, у кого появляются. Скажу вам по большому секрету, что и коммунистов снабжают золотом не только советские евреи, но и евреи французские. Да-да, а вы как думали? Думали, что им помогает Интернационал?
— Гм, да.
— Ну, вы, в какой-то степени, несомненно, правы, но Интернационал — это организация, которая помогает всем и в то же время никому. Они везде и в то же время нигде, а деньги-то нужны настоящие. Французам выгодно, чтобы Германия стала коммунистической, ведь тогда поменяется строй и мы не сможем потребовать у них сатисфакции. А они нам задолжали, и задолжали очень много своим бессовестным поведением и унизительными пунктами договора. Подумать только, они оккупировали Рурскую область, наслали на нас свои туземные войска, чтобы их вонючие солдаты-негры насиловали наших белокурых дев. Мы помним die schwarze schande («черный позор»). Это такая тонкая месть со стороны французов, лягушатники все мерзкие твари, которым в радость любое издевательство над нами. Они не забыли своё поражение в 1871 году и наш триумф, не забыли.
— Но и мы его не забыли, — вмешался в его речь Шириновский.
— О, да, и мы тоже не забыли и, даст Бог, ещё им напомним об этом. Обязательно напомним.
— Да, это факт, — вспомнив предстоящие события, согласился с ним Шириновский.
— Вот именно, вот именно, господин штурмовик. Мы должны отомстить лягушатникам, и чем сильнее отомстим, тем это будет лучше для нас. Они должны бояться и трепетать только при одном упоминании Германии. Вот так, и никак иначе!
— Согласен.
— Конечно, вы со мною согласны! Ведь мы оба так думаем! Вас поддерживают многие жители Берлина именно за вашу принципиальную позицию. Мы, люди умственного и творческого труда, не хотим превратиться в нечто отсталое и от всех зависимое. Мы гордимся Германией и хотим гордиться ею и дальше. А вам разбили голову?
— Да, — глянув на появившейся из-под волос свежий шрам, сказал Шириновский, — не повезло.
— Боевые шрамы украшают мужчину, я сейчас сделаю так, чтобы шрам видно не было. Момент!
— Гм, а у вас хорошо получилось.
— Не хотите ли сделать усы, как у Адольфа Гитлера?
Шириновский, рассматривая себя в зеркало, чуть не поперхнулся. Мало того, что подобного рода усы не шли к его лицу, так ещё и само упоминание Гитлера вызывало у него чувство отторжения и даже гадливости.
— Нет, я не ношу усы, так что можете мне их полностью сбрить.
— Сей момент!
Вдруг неожиданная мысль пришла в голову Шириновскому. Какого хрена он вообще ищет всякие рецепты газировок, когда можно банально придумать безопасную бритву! Эврика! Но тут его взгляд упал на парикмахерский столик, в самом углу которого он увидел некую коробочку, и в ней лежало что-то отдалённо похожее на безопасную бритву.