В когтях багряного зверя

Глушков Роман Анатольевич

Проезжая мимо дальнобоя, я приказал вдобавок дать по нему залп из «Сембрадора». Двенадцать гарпунов пронеслись у него над палубой и пригвоздили к противоположному борту парочку стрелков. Немного для такого орудия. Но даже если бы мы вовсе ни в кого не попали, я бы не расстроился, так как собирался лишь припугнуть противника и только. Второй «Сембрадор» выстрелил вслед за первым по еще одному дальнобою. Однако его стрелки, завидев, что мы идем на сближение, дружно попадали ниц и не были нанизаны на двухметровые «вертела».

Враг понял, что я блефую, когда «Гольфстрим», проскочив через второй отряд бронекатов, не пошел в очередную атаку, а снова рванул во весь опор на восток. Описав

этот размашистый круг и взяв прежний курс, я набрал максимальную скорость, стряхнул с хвоста перехватчик и внес сумятицу во вражеские ряды, вынудив преследователей остановиться. А пока они перестраивались, дожидаясь самых нерасторопных, и снова разгонялись, мы смогли оторваться от них на целых полкилометра. И отыграли примерно полчаса форы, прежде чем нам опять придется вступить в схватку.

Полчаса – много это или мало?

Теперь, когда плато Мадейра заслоняло нам весь восточный горизонт и дорога медленно шла на подъем, мой пессимизм понемногу угасал. Чем дальше, тем ангелопоклонникам будет все труднее угнаться за нами. Мы тоже станем терять скорость, но она, в любом случае, будет падать медленнее. И там, где большинство бронекатов врага застрянет, «Гольфстрим» будет рыть колесами землю, но ползти вверх на пониженной передаче.

Другой вопрос, что нас ждет на вершине Мадейры: все та же сильно разреженная или уже пригодная для дыхания атмосфера? В свое время обитатели Атлантики добирались до краев этого плато. Но я не слышал, чтобы кто-нибудь уходил далеко от границы древнего океанского побережья. Да и мы бы не стали штурмовать склоны Мадейры, если бы сумели оторваться от погони. Делать нам там по большому счету было нечего. Искать прибежище следовало лишь на гигантском Европейском плато, где еще сохранились останки былой цивилизации. Были они и здесь, но в гораздо меньших количествах, что нас не слишком устраивало. Однако куда деваться? Ангелопоклонники лишили нас выбора, и теперь этот маленький островок древнего мира – или хотя бы его краешек – должен был стать нашим домом. По крайней мере пока мы снова не почувствуем себя в относительной безопасности.

Получив небольшую передышку, я взялся внимательно изучать склоны, ища удобное место для въезда. Ошибиться было нельзя. Карта, какой я пользовался до этого, устарела. За минувшие полгода кое-какие западные маршруты подъема на Мадейру пришли в негодность, что было заметно даже издали. Обвалы и осыпи перекрыли их, но, к счастью, не все. Две широкие, разрезающие склон расщелины, чье дно являло собой пологий, по сравнению с обычными склонами, спуск, выглядели более-менее проходимыми. На ближайшую такую впадину я и нацелил покореженный нос «Гольфстрима».

Я проводил разведку, а Габор и его люди снимали с кормовой орудийной площадки мертвого товарища. Пока мы воевали с перехватчиками и дурачили преследователей, никто не обратил в суете внимания, как одного из наших стрелков пронзил болт вражеской баллестирады. Тело бедолаги, однако, не упало на палубу, а повисло на ложе «Эстанты», и со стороны казалось, будто он склонился над ней, исправляя какую-то неполадку. И лишь после схватки, когда Ласло стал выяснять, все ли его люди в порядке, обнаружилось – нет, не все. Этому дальнобойцу повезло в одном: он умер мгновенно, без долгой, мучительной агонии. Какая, не исключено, ожидает всех нас, если мы не доберемся до вершины плато. Или же доберемся, но обнаружим, что все наши усердия напрасны, поскольку жить наверху, увы, невозможно.

Жаждущие мести септиане продолжали погоню, хотя по мере того, как мы взбирались все выше, их отряд все больше растягивался в длину. Впереди неслись самые мощные боевые бронекаты, позади – более слабые дальнобои и все остальные. Через полчаса в нас снова

полетели болты и камни. Но так как разъехаться вширь и двигаться с одной скоростью враги теперь не могли, этот обстрел был значительно слабее предыдущего.

Преследователям повезло лишь однажды – когда их метко выпущенный тяжелый камень угодил в нашу сепиллу и сломал крепление ее вала. Оторванный край барабана ударился о землю, металлические пластины сыграли под его весом роль тормоза и раскрученный ротор остановился так резко, что отломилось и второе крепление. А получившая свободу, многотонная щетка упала на склон и покатилась навстречу своим «освободителям».

Никакого вреда она им не нанесла, но капитанам все равно пришлось объезжать возникшую у них на пути помеху. А облегчившийся еще на два десятка тонн «Гольфстрим» ощутил новый прилив сил и помчался дальше уже без каменно-грязевого шлейфа за кормой.

Впрочем, я извлек из этой потери еще кое-какую пользу. Прямо по курсу врагов у нас не наблюдалось, и держать пушки на носовой палубе теперь не имело смысла. Зато с потерей сепиллы ничто больше не загораживало обзор из бойниц заднего борта. И этим непременно следовало воспользоваться.

– Тащи пушки на корму! – крикнул я Сандаваргу, и он с помощью двух дальнобойцев бросился выполнять распоряжение. Благо им и тащить ничего не пришлось. Истребитель шел в гору, и пушкарям приходилось лишь придерживать орудия, ну а по палубе они уже катились сами.

Через четверть часа мы достигли наконец подножия обрывистых склонов и въехали в нужную расщелину. Вражеская армия сократилась еще на треть, но двигающиеся у нее в арьергарде дальнобои были пока в строю. Хотя их капитаны видели, что путь становится круче, и чувствовали: вскоре они тоже сойдут с дистанции. Поэтому они устроили нам прощальный подарок, в котором, помимо отчаяния, был, однако, и трезвый расчет.

Катапультам идущих в гору дальнобоев было трудно бить по нам прицельно. Зато они могли обстреливать каменистые склоны расщелины справа и слева от «Гольфстрима». Растрескавшиеся скалы казались довольно непрочными, а видневшиеся у их подножия груды камней давали понять, что обвалы тут случаются довольно регулярно.

Поначалу мы лишь посмеивались над дальнобоями, что все их усилия пропадали впустую. Снаряды молотили по скалам, но результат обстрела был мизерный. Со склонов сходили безобидные осыпи, способные помешать разве что пешему путнику или всаднику, но не бронекату. Однако когда очередной выстрел врага обвалил гигантскую скалу и она, разбившись в падении, докатилась до нас лавиной крупных обломков, нам стало не до смеха. Угодившему в ловушку «Гольфстриму» пришлось несколько минут кряду включать попеременно заднюю и первую передачу, поскольку без раскачки пробить себе путь через завал было нельзя. И когда мы наконец-то смогли двинуться дальше, преследователи изрядно сократили разделяющее нас расстояние. Мы же вдобавок ко всему прокатали им отличную колею через устроенную ими же самими западню! А катапульты продолжали без остановки долбить склоны, того и гляди норовя преподнести нам новую подлянку.

Вот только кто сказал, что эту коварную игру можно вести в одни ворота?

– Огонь по склонам! – проорал я Сандаваргу, полагая, что он сам разберется, по каким именно склонам ему стрелять.

Мой приказ пришелся Убби не по душе – какое удовольствие палить по камням, когда позади столько врагов? – но перечить он не стал. И шарахнул из орудий сначала по одному откосу, а затем по второму. Иностальные ядра врезались в скалы и потрясли их куда сильнее каменных снарядов противника. К тому же Сандаварг стрелял не наугад, а нарочно метил в крупные трещины. Поэтому и результат его стрельбы оказался лучше.