В когтях багряного зверя

Глушков Роман Анатольевич

В последние секунды до столкновения капитан «Самсона» попытался увести его с линии нашей атаки, да поздно. Истребитель по маневренности почти не уступает перехватчику, и я врезался тараном туда, куда целил: в правое переднее колесо противника.

Долбануть его в борт и перевернуть, как мы поступили с буксиром Кирка, у нас не вышло бы – этот бронекат превосходил наш по габаритам и весу. Но его колесо не выдержало столкновения с трехсоттонным молотом, ударившим его в край обода. Колесная ось погнулась, а крепления переднего моста деформировались, от чего тот тоже перекосился. Причем довольно ощутимо. Продолжая вращаться, колесо

стало задевать корпус, рвать обшивку и бить по шпангоутам, от чего перехватчик задрожал от днища до верхушки марсовой мачты.

Все это также отразилось на его управлении. С погнутым мостом и сильным колесным люфтом бронекат уже не смог двигаться по прямой траектории. Его повело вправо, и теперь он мог раскатывать разве что по кругу. Капитану перехватчика пришлось прибегнуть к экстренной остановке, чтобы не создавать помех идущей следом армии. Что он и сделал, умоляя Септет Ангелов обрушить на наши головы все мыслимые и немыслимые проклятья.

Увы, но для «Гольфстрима» этот удар тоже не обошелся без последствий. Прежде чем мы откатились от «захромавшего» «Самсона», наш таран соприкасался с его вращающимся колесом. И все это время оно рвало и било нас с неимоверной силой. В итоге истребитель успел лишиться не только тарана, но и носа, к которому тот был приделан. Скрежет, что при этом раздавался, звучал как крик невыносимой боли и заставлял наши с Гуго сердца обливаться кровью.

Для нас это была огромная жертва, но она того стоила. К тому же, лишившись тарана и части обшивки, истребитель стал легче на полтора десятка тонн, что сразу же отразилось на нашей скорости. А она была нам ой как нужна, потому что с нами на сближение стремительно шел второй перехватчик.

– Убби, орудия к бою! – крикнул я оставшемуся в одиночестве пушкарю. – Бить прямой наводкой по моей команде!

– К бою готов! – откликнулся северянин, после чего разразился громогласным злорадным хохотом.

Как же я его прекрасно понимал! Ему не доставляло удовольствия заниматься прицельной стрельбой, ворочая увесистые стволы по указке Сенатора. Зато шарахать из пушек напропалую да еще самому поджигать запал было сейчас пределом мечтаний Сандаварга. В какой-то мере я ему даже завидовал – как все-таки мало требовалось для счастья этому сорвиголове! А вот мне, чтобы стать счастливым, требовалось кое-что большее. А именно – совершить такое, на что дерзнет не всякий находящийся в здравом уме перевозчик.

Таранить быстро приближающийся перехватчик нам больше нечем. Удирать от него тоже поздно. Врезавшись в «Самсона», мы потеряли скорость. И пока снова наберем ее, «Давид» сойдется с нами борт к борту и застопорит наши колеса. Оставалось одно: сбить его капитана с толку, выкинув фортель, который он от нас точно не ожидает.

Вместо того чтобы рвануть дальше и начать играть с перехватчиком в кошки-мышки, я круто развернул «Гольфстрим» и повел его в обратном направлении. Прямо навстречу несущейся на нас бронированной армии.

«Давид» тоже мог выписывать такие лихие кренделя. Что его капитан и сделал, практически не раздумывая, – так же, как не раздумывает волк, настигающий добычу и повторяющий за ней все ее финты и увертки. Однако дальше нашему противнику пришлось отключить инстинкты и включить разум, потому что выбранный мной маршрут грозил создать «Давиду» немалые проблемы.

Я вел истребитель не в просвет между отрядами преследователей, а точно на один из них – левый. Чтобы не рассредоточивать

силы, ангелопоклонники удерживали между бронекатами небольшую дистанцию. Так что если перехватчик решит пристроиться к нашему борту, он неминуемо врежется в кого-то из своих. А если пристроится за нами, его капитану придется лавировать промеж машин с еще большим мастерством, чем мне, ведь шасси перехватчика гораздо шире истребительного. И это – не считая камней и грязи, которые будет метать в «Давида» наша сепилла и от которых ему никак не увернуться.

Преследователям не хватило времени, чтобы среагировать на мою выходку и организованно расступиться. Когда осыпаемый снарядами «Гольфстрим» вклинился в их группу, одни из них уже отворачивали в сторону, другие поспешно тормозили. Но больше всего я опасался тех, кому вздумается погеройствовать: подставить себя под удар, попытавшись нас остановить.

И такой капитан отыскался! Штурмовик по имени «Перст серафима» решил преградить нам путь в то время, как соседние с ним бронекаты всячески пытались избежать столкновения с нами.

Как раз на этот случай Убби и дежурил возле пушек с факелом наготове. Нацелив нос истребителя на «Перст серафима» так, чтобы пушечное ядро ударило ему в середину борта, я скомандовал северянину «Первое орудие – огонь!» и продолжил двигаться прямо на противника.

Наш снаряд вырвал у него целый фрагмент обшивки и врезался в стрелковую башню. Она торчала у штурмовика в центре палубы, заменяя ему также дозорную мачту. Для облегчения конструкции каркас башни был решетчатым. Ядро прошило насквозь и его, выдрав по пути несколько стоек и перемычек. Верхняя площадка, на которой было установлено полдесятка баллестирад, резко накренилась, но не обрушилась. Однако находящиеся на ней стрелки все равно запаниковали и с воплями бросились к лестницам.

Все это произвело именно тот эффект, на какой я рассчитывал. Грохот, крики и разлетающиеся обломки вмиг отрезвили капитана штурмовика и заставили его скомандовать «Полный вперед!». Уважая здравый выбор врага, я тоже принял левее и разминулся с «Перстом», едва не задев колесами ему корму. А он в свою очередь заставил сойти с курса какой-то буксир, чей шкипер не ожидал, что его соратник рванет в этом направлении.

Волна смятения пронеслась по отряду. Все интервалы были нарушены, темп движения сбит, и идущий у нас на хвосте «Давид» также был вынужден экстренно затормозить. Обогнув еще две машины, я вырвался позади разобщенного отряда, после чего снова резко изменил курс: вывернул штурвал влево и начал заходить в тыл правофланговой группе.

Это было тут же замечено и воспринято не иначе, как отчаянная, сумасбродная атака. Перехватчиков и истребителей здесь больше не наблюдалось, но хватало других боевых машин. И никто из их капитанов, разумеется, не желал подставлять мне корму своего бронеката. На кого я нацелюсь в первую очередь, они понятия не имели, поэтому стали поспешно разъезжаться в стороны и разворачиваться.

Чтобы подтвердить их догадки, я нацелил «Гольфстрим» на первый попавшийся нам на пути легкий дальнобой и приказал Убби выстрелить из второй пушки. Ядро пронеслось над низкими бортами дальнобоя и, угодив в механизм его главной катапульты, разметало по палубе обломки рычагов, обрывки тросов и шестерни. После чего так и застряло в орудийной раме, словно напоминание о том, что «чистым» оружейным технологиям с «нечистыми» тягаться трудно.