В краю родном
Шрифт:
Я затаил дыхание, и мне показалось, будто воздух потихоньку шуршал, оттого что сталкивались пылинки в солнечном луче, который свивался желтой веревкой поперек избы.
Дедушка напился чаю и опрокинул стакан кверху дном на блюдце, вдруг сказал:
— Надо бы как-то рыбы добыть на пирог. Завтра ведь праздник, Иванов день. Именинник я.
— Ты у нас каждый день именинник, — усмехнулась бабушка. — Хорошо бы на пирог-то достать.
— Достанем, — пообещал я и вышел из-за стола. Дедушка тоже засобирался. Поверх своей рубахи надел черный
— Ты тоже пойдешь? — спросил я.
— А как? Пойду, — отвечал он решительно. На шею повесил холщовую сумку для рыбы, взял в руку батог и вышел из избы, я за ним, за мной бабушка, бормоча под нос какую-то старинную присказку, вроде того: «Ловись, рыбка, большая да маленькая. Попалась, да не та. Есть дедушки, есть бабушки, ловись рыбка большая и малая».
Видно, уж день был такой везучий или помогло бабушкино «колдовство», но нам и правда повезло. Не успел я пройти и пяти шагов по берегу, таща за собой старенькую дедушкину блесну, привязанную к длинному удилищу, как что-то упруго задергалось, и я вытащил горбатого сумрачного окуня. Дедушка взял его за жабры и с довольной ухмылкой запихнул в сумку.
— А помнишь, как в этом самом месте мы рыбу глушили? — вдруг спросил я. — Когда еще маленький я был?
— Не помню, — сказал дед.
Я расстроился, что он забыл об этом, затем решил, что есть ему о чем помнить, ведь у него было свое детство.
— Давай, кидай еще, чего стоишь? — нетерпеливо крикнул с обрыва дедушка. Я закинул блесну и пошел по отмели. Около травы снова зацепило, резко задергало, и я выметнул на обрыв небольшую щучку. Дед склонился над ней, чтобы положить в сумку, но рыбина выскользнула из его негнущихся, непослушных пальцев.
— Вот шельма, — пробормотал он. Пришлось идти помогать ему.
— Что же ты не помнишь, как мы глушили рыбу? — упрекнул я его. — С топором-то как бегал по льду, а я за тобой? Неужели забыл?
— Да где же все упомнишь? — сердито отозвался он. — Давно ведь было.
— Давно, — вздохнул я и стал закуривать. — Так давно, что и не верится. Ну, а как дрова рубили в овраге? В войну это было, мы еще гнездо птичье нашли? Не помнишь?
— Не помню.
— Эх ты!
Дедушка рассмеялся:
— Каждый год дрова рубишь. Жизнь-то ведь долгая, парень, где же все упомнишь.
— Ну, а что же ты тогда помнишь?! — не на шутку рассердился я. — Как сам-то маленький был, помнишь?
Дедушка в раздумье почесал бороду и рассудительно заметил:
— Все ведь маленькие были. Помню как-то раз…
— Ну, что, что? — заторопил я его, так как он опять задумался.
— Коней как-то караулили в ночном с Ондрюшей, — улыбнулся дед.
— Ну и что дальше? — нетерпеливо перебил я.
— Наклали огня, сидим. Чуем, в лесу кто-то рявкает. Батюшки! Да ведь медведь это! Ну, парень, оробели твои сударики, задерет ведь лошадушек медведь, да и нам головы отъест.
— Ну и что, задрал? — невольно улыбнулся я.
— Нет. Порявкал
Да, свое он помнил, а о моем забыл. Так уж, наверное, устроен человек, свое ему дороже.
Наконец мы подошли к омуту, к яме, тут течение утихомиривалось, кружило потихоньку, и вдруг снасть моя туго, без рывков, натянулась.
— Зацепилось, дедушка! Что делать?! — крикнул я.
— Тащи!
— Да ведь блесну потеряем. За корягу, видно, зацепилось. Что делать, не знаю, потеряем блесну.
— Шут с ней, тащи давай!
И я потащил. Вроде подалось маленько, все ближе и ближе подтягивал я тяжесть на конце удочки. Вдруг из воды выглянула толстая рыбья голова и уперлась в песок у моих ног.
Не знаю, может, эта щука спала и со сна заглотила сверкнувшую перед ее носом блесну, но так и не проснулась. Ведь стоило ей чуть упереться, махнуть хвостом, моя жилка лопнула бы, как гнилая нитка. Щука вела себя необычно. Или от старости, или всяких щучьих недомоганий ей надоело жить или… В общем, я не знаю, как все это объяснить.
Тем не менее, я схватил щуку двумя руками, еле поднял и поволок к дедушке на обрыв, весь дрожа от радости и возбуждения, щучий хвост волочился по песку.
— Щука, дедушка! Во какая, видишь!
Старик довольно рассмеялся и сказал:
— Будет теперь на пирог.
— На два пирога, — возразил я.
— Пожалуй, что и на два, — согласился он. — Славная щука, парень.
До сих пор на берегу никого не было, а тут вдруг, как из-под земли, явился старик Олекса и уставился на нашу щуку, пощупал свою белую широкую бороду и высказал:
— Славная, парень, щука. Ты, Иван, отдай мне хоть половину рыбины. Я тебе деньги заплачу. Завтра праздник, а у меня ничего не нарыбачено. Не из чего и пирог загнуть.
— Самим на пирог надо, — сказал дедушка, довольно посмеиваясь.
— Да ведь тут у тебя на три пирога. В сумке вон еще есть рыба.
— Ну так что? И три пирога загнем, — сказал дедушка, глазом не моргнув. — Иди сам лови, у тебя ведь есть ловушек-то много. А у нас ничего нет, да вот нынче с рыбой мы.
— Ловушки есть, да не попадается, так что сделаешь? Тебе вот попалась нынче.
Дедушка, больше ни разу не взглянув на старика, зашагал в деревню, я молча последовал за ним.
— А может, надо было отдать ему половину? — нерешительно сказал я, когда мы немного отошли.
— Много ли он надавал тебе-ка, — недовольно сказал дедушка. — Всю весну рыбачит, без рыбы не живет. Хватит с него, наелся.
Потом уж я говорил бабушке, что, выходит, вроде мы жадные, пожалели рыбы Олексе. Она внимательно посмотрела на меня, улыбнулась и сказала:
— Ну-у, не жадные мы. Есть ведь у него рыба, вчера неводом ездили. Олекса уж без рыбы не живет, не-ет, ни одного дня не живет. Он, буди, жадный, а не мы. Все с рыбой, а только такой щуки, поди, не попадалось. Вот и позавидовал твоей удаче.