В лапах зверя
Шрифт:
— А если я буду против чего-то?
— А это уже твои проблемы. Да и выбора у тебя нет теперь.
Глава 6
— Ну, ничего так, — тот, кого мне теперь надо считать своим отцом, осматривает меня медленно, и взгляд такой тяжелый и холодный, что мне на мгновение хочется куда-нибудь сбежать. Далеко. Подальше из этой, очень, кстати, шикарной квартиры, огромной, с панорамными окнами в пол и серой мебелью, такого же холодного мертвого
Клянусь, он меня словно на куски распилил уже своим ножевым взглядом!
Ни присесть не предложил, ни представился даже!
Про отеческие объятия я вообще умолчу.
Клянусь, киллер дядя Сережа душевней в миллион раз!
Переминаюсь с ноги на ногу, не зная, куда деть руки и радуясь, что хоть сумку догадалась прихватить, есть, за что подержаться!
Отец, между тем, удовлетворившись осмотром и словно потеряв ко мне интерес, поворачивается к дяде Сереже:
— Ну?
— Ну ты был прав, — тот проходит в комнату, валится на диван, вытягивает ноги и выдыхает, — заебался. Старею, блять.
— Сколько?
Отец подходит к столу, подхватывает пачку с сигаретами, прикуривает, щурится сквозь дым на дядю Сережу.
Тот косится на меня. Отец отслеживает взгляд, усмехается:
— А смысл? Она не видела, что ли?
— В том-то и дело, что видела… — вздыхает дядя Сережа, — травма, там, детская…
— С ее генами? — еще шире усмехается отец, снова смотрит на меня, теперь еще внимательней. Невольно ежусь под этим пристальным взглядом. Боже, словно расчленяет, блин! Палач прямо.
— Чего смурная? — спрашивает отец, — напугалась?
— А не стоило? — огрызаюсь я, отмерев наконец-то, аккуратно сажусь на кушетку, стараясь держать спину прямой.
Отец, отследив мой демарш, переглядывается с дядей Сережей, кивает чему-то, словно мое поведение подтверждает какие-то его догадки.
— Нормально так, — комментирует дядя Сережа и, отвечая на предыдущий вопрос отца, добавляет, — трое. Двое в хате, один потом прискакал. Тачка с номерами федералов.
— О как… — отец не удивляется, просто равнодушно комментирует.
— Ага… Я в последний момент успел, — продолжает дядя Сережа, — сам охуел слегка.
— А мне кто-нибудь что-то будет объяснять? — решаю я вклиниться в разговор. В конце концов, а чего терять-то? Явно не родственные эмоции новоявленного папаши.
Хотя обидно все же: мог бы, ну, не знаю… Хоть выказать интерес ко мне, как дочери… Не обнять, но хоть руку пожать, представиться…
Типа: “Люк, я твой отец” и все такое…
А тут ни “здрасте”, ни…
Обидно, короче говоря.
У меня и без того с родственными отношениями напряженка, а тут целый отец объявился, да и тот бракованный!
Так что, если бы могла, то уже сбежала бы! Но вот проблема: некуда мне… И, получается, что выбора-то нет…
— Ну, вы поговорите тут, — кряхтя, поднимается дядя Сережа.
Отец не комментирует, молча провожает взглядом своего помощника до дверей, ведущих куда-то вглубь квартиры, затем поворачивается ко мне.
Смотрит, курит, молчит.
И я молчу.
Хватит уже того, что сказала.
Пусть он теперь солирует.
— Короче так, девочка, — начинает он, и я поздравляю себя с маленькой победой, — я до недавнего времени про тебя нихрена не знал.
Ну, понятно… А тут внезапно узнал.
— А тут внезапно узнал… — словно слышит он мои мысли, — не вовремя, блять.
Пожимаю плечами. Дети — всегда не вовремя. Мама так говорит.
— Как вы познакомились с мамой?
Он тормозит, видно, сбиваясь с мысли, чуть заметно морщится, идет к барной стойке, набулькивает себе чего-то определенно крепкого из квадратной бутылки.
Жду, мне торопиться, похоже, некуда.
Страшно даже представить, что сейчас в нашей квартире делается…
И, кстати…
— Мне надо маме позвонить…
Телефона у меня нет, дядя Сережа отобрал еще в машине по пути сюда, но наверняка здесь есть, откуда позвонить. Номер ее я знаю…
— Нет, — спокойно отказывает мне отец, — нельзя.
— Почему? — удивляюсь я, — она будет волноваться же… Я понимаю, что со своего нельзя было, чтоб не отследили, но почему с вашего…
— Ты, все же, ебнутая, — говорит отец, — зря я на гены понадеялся. К ним мозги еще нужны, а они у тебя — от матери, похоже.
— Не надо так про маму говорить, — обрываю я его. И пусть внутренне я вполне согласна, потому что мама — та еще звезда… Но это я могу говорить. И про себя. А он — не может.
Она меня рожала и воспитывала, в конце концов, как умела, пока он… Где-то был! И, судя по квартирке, нифига не бедствовал!
Отец молчит, переваривая мое хамство, отпивает еще, видно, для успокоения нервной системы, затем наливает второй бокал, толкает мне.
— Выпей.
— Я не пью.
— Правильно, – кивает он, — ладно… Сейчас сложная ситуация, Лика… Блять, никогда не думал, что у меня дочь будут Анжеликой звать, — неожиданно усмехается он, — твоя мамаша… Ей эта хрень нравилась, французская… Все время, помню, по видосу крутила… Как только нарыла у меня в доме этот бред?
Он крутит головой, и лицо его становится таким… Странным. Мечтательным даже. Словно вспоминает о чем-то теплом и веселом.
Меня как-то это выражение даже чуть-чуть примиряет с действительностью. Если он, вспоминая о маме, такое ощущает, то, может, и я не ошибкой была? Ну, или не совсем ошибкой…
— Почему вы расстались? — спрашиваю я.
Он переводит взгляд на меня, и глаза теряют теплоту. Острыми опять становятся, жесткими.
— Мать не говорила? — отпивает он еще из бокала.