В места не столь отдаленные

Станюкович Константин Михайлович

Тем более подействовал на него приветливый приём Ржевского-Пряника, и в особенности ласковое участие, оказанное ему Марьей Петровной. Невежин был тронут этим вниманием, столь не похожим на холодное, безучастное отношение разных мелких начальствующих лиц, с которыми ему пришлось сталкиваться во время пути. Это его несколько подбодрило и утешило, представляя ссылку не в таком мрачном цвете.

Василий Андреевич тотчас же объявил Невежину, что отлично знал его отца («вместе, молодой человек, отличались под Балаклавой» [27] ) и танцевал не раз мазурку с его maman, обещал пристроить молодого человека при

первом удобном случае и, передавая письмо с двумя тысячами, с отеческой лаской посоветовал дома их не держать.

27

«…вместе, молодой человек, отличались под Балаклавой». — Сражение 13 октября 1854 года под Балаклавой во время Крымской войны.

— Здесь ведь не Петербург, mon cher, живо обокрадут. И ещё дружеский совет: не играйте с незнакомыми в карты. Тут шулеров — пропасть…

Невежин был несколько изумлён при виде денег. Он отлично догадался, что это от жены, и первой его мыслью было — не брать их. Но он вспомнил, что у него в кармане всего сто рублей, что пока ещё он найдёт место, и… взял.

«На всякий случай!» — утешил он себя, рассчитывая их вернуть.

Его превосходительство просил Невежина заходить, если что понадобится («по утрам он всегда принимает»), и затем повёл его в гостиную и сдал на руки Марье Петровне, ласково промолвив:

— Ну вот и приехал наш молодой человек… Посоветуй ему не особенно скучать… Утешь его…

Марья Петровна и без просьбы мужа готова была утешить этого дьявольски красивого молодого человека из хорошего общества, и притом ещё с такой романической таинственной историей, о которой она читала в газетах. Она встречалась с ним в Петербурге, когда ещё он был холостой, и теперь приняла его как старого знакомого, с тем фамильярно-нежным, покровительственным участием, которое так любят оказывать перезрелые сорокалетние барыни «из общества», имеющие пылкие сердца и старых мужей, «несчастным» молодым людям, конечно, «порядочным» и, само собой разумеется, не уродам.

— Кто мог бы ожидать, что нам придётся встретиться здесь, мосье Невежин! — заговорила по-французски Марья Петровна, принимая подходящее к данному случаю грустное выражение и протягивая, в знак особого сочувствия, свои обе белые, пухлые, холёные руки молодому человеку. — О, боже, как вы похудели… Сколько должны вы были выстрадать, бедный! — продолжала Марья Петровна, любуясь красивым, несколько бледным и утомлённым лицом и всей стройной фигурой этого интересного молодого человека.

Тронутый Невежин крепко пожимал протянутые руки и благодарил за участие.

— Садитесь, садитесь сюда, поближе ко мне… Рассказывайте мне всё, всё, как другу, как матери, принимающей в вас самое горячее участие… Если б вы знали, как я была поражена… Здорова ли ваша maman? Воображаю, как на неё подействовало всё это…

Невежин, вместо того чтобы рассказать «всё», ещё раз поблагодарил за сочувствие и прибавил, что maman была здорова, когда он оставил Петербург.

— А она, эта женщина, разбившая вашу молодую жизнь? — продолжала допрашивать Марья Петровна в качестве сочувствующего друга и большой любительницы всяких романических историй.

Невежина немного смутило это слишком бесцеремонное выпытывание внезапно объявившегося «друга», с которым он встречался раза два в обществе, но он объяснил его добрым чувством и поспешил ответить:

— Моя жена не виновата во всей этой печальной истории.

— Я читала… Она забыла, что чувство свободно! — промолвила Марья Петровна и вздохнула,

откинув чуть-чуть назад свою голову.

— Во всём виноват один я!

— О, понимаю, я вас понимаю… Вы джентльмен до конца ногтей… Вы не хотите обвинить жену. Это благородно… Это так благородно, так редко в наше прозаическое время, когда совсем нет рыцарского отношения к женщине… Увы! Мы этим не избалованы!

И, вероятно, в награду за такое благородство Марья Петровна подарила Невежина нежным томным взглядом и, кокетливо поправляя причёску, прибавила:

— Она приедет сюда?

— Нет, — коротко отвечал Невежин.

— Я так и думала… После всего, что случилось… Бедный!.. Так молоды, и… Однако что ж это я? — спохватилась вдруг Марья Петровна, заметив по лицу Невежина, что ему не особенно приятны эти допросы. — Вы меня простите… Моя нескромность — не любопытство, а горячее участие… Мы, впрочем, после поговорим обо всём, когда покороче познакомимся… Надеюсь, вы не откажете мне в доверии, когда узнаете меня поближе?

Невежину оставалось только наклонить голову в знак согласия.

— Ведь у вас здесь никого нет знакомых?

— Ни одной души!.. — грустно промолвил Невежин.

— Так я вас возьму под своё крылышко и постараюсь, насколько возможно, облегчить вам жизнь в этой ужасной дыре, пока мы здесь, если только вам не будет скучно иногда заглянуть к такой старухе? — не без кокетства прибавила Марья Петровна, предвкушая заранее удовольствие интимных дружеских бесед с таким изящным молодым человеком. Своей красотой, манерами, полными скромности и изящества, и безукоризненностью французского выговора он совсем очаровал с первого же раза Марью Петровну, напрасно искавшую в Жиганске таких кавалеров, и заставил её живее почувствовать жажду жизни и вспомнить, что Василий Андреевич — совсем плюгавый старикашка, умеющий только её раздражать и отравлять ей жизнь.

Невежин был слишком светский человек, чтобы не понять, что его вызывают на протест.

Он очень мило протестовал. И протест этот не был с его стороны банальным комплиментом.

Он успел оглядеть свою собеседницу и нашёл, что она просто рисуется, называя себя старухой.

Какая она старуха?

Она глядела совсем моложавой, эта выхоленная, благоухающая, очевидно, заботящаяся о себе, любезная светская барыня, в своём летнем изящно сшитом простеньком платье, полупрозрачная ткань которого, обливая перетянутый бюст, рельефно обрисовывала высокую полную грудь, оставляя открытой белую шею. Её румяное, дышавшее здоровьем лицо с крупными чертами и пышными чувственными губами, подёрнутыми пушком, не утратило ещё красоты и свежести, большие чёрные, слегка подведённые глаза метали ещё искорки неудовлетворённых желаний, а чёрные волосы, гладко зачёсанные назад, были пышны и густы. При внимательном взгляде можно было, правда, заметить веерообразные морщинки у глаз и ту пробивающуюся желтизну лица, которая свидетельствует об увядающей красоте, но это не мешало однако Марье Петровне быть одною из тех женщин, которые нередко приводят в восторг юнцов и старичков.

— Вы заходите ко мне, если вам сделается скучно… Мы поскучаем вместе, поговорим… вы облегчите своё горе… Я понимаю чужие страдания… Я сама так много, так много испытала в жизни… Если, как вы говорите, я не кажусь совсем старухой, то единственно благодаря моему характеру… Я умею терпеть… Каково, подумайте, жить в этой трущобе, где нет людей? А мы живём в этой добровольной ссылке пять лет… Надеюсь, впрочем, что она скоро окончится; вероятно, мужу дадут другое назначение, а пока мы здесь поможем друг другу коротать её вместе… Хотите?.. Я надеюсь, мы будем друзьями — не правда ли?