В муках рождения
Шрифт:
Князь остановился и воскликнул:
— Несчастная Эхинэ! Тебя обманули, и ты впала в отчаяние. Мы оба одинаково несчастны.
— Как? Разве это не ты писал? — Эхинэ гневно бросила ему в лицо письмо.
Князь взял письмо, быстро пробежал его, а затем прочел вслух:
«Благородная княжна Рштуни!
Хотел я напирать тебе письмо, соответствующее моему и твоему желанию, но бог предопределил иное.
В эту минуту, когда ты получишь мое послание, я уже буду женат на дочери одного из придворных вельмож императора. Того же счастья желаю и тебе. У княжны Рштуни недостатка в женихах не будет. Я же оказался в таком положении, что только женитьба могла спасти
Гурген Арцруни Апупелч»
Будь проклят тот, чьей подлой рукой написано это письмо! Это не мой почерк и не моя подпись, это не моя печать! Все, что здесь написано, — ложь. Ни холод, ни снег, ни буран и ни вражеское окружение не помешали мне поехать в область Рштуни, к моей Эхинэ! Восемь лет я провел в походах, проливая кровь, чтобы взамен твоего и моего наследства создать себе состояние. Я попросил себе небольшую область, в которой есть озеро и река, чтобы моя Эхинэ и на чужбине находила сходство со своей родиной. И вот, когда я считал себя у цели, все рухнуло…
— Это не ты писал?
— Кто-то пытался подделать мой почерк и мою печать, посмотри сама и сравни эти печати.
И достав из кармана бумагу со своей печатью, Гурген протянул ее Эхинэ. Она внимательно сравнила обе печати и, ясно увидев подделку, изменилась в лице. Горькие слезы полились из ее глаз.
— Окажи мне, Эхинэ, кого ты подозреваешь, кто этот изменник, чтобы я смог наказать его и хоть немного утешиться.
— Какая польза в том, чтобы наказать изменника? Того, что произошло, не изменить, — с отчаянием выговорила несчастная женщина и не в силах больше держаться на ногах опустилась на диван.
Гурген, сидя у ее ног, долго молчал.
— Твои слезы говорят мне, что ты любишь меня, Эхинэ. Бог милостив, когда-нибудь он накажет этих нечестивцев. Я снова клянусь быть верным тебе и никогда не раскаюсь, что спас сегодня твоего мужа. Но этому негодяю, который подделал мой почерк и не передал тебе моего письма, в котором я извещал о своем приезде, я непременно отрублю руку.
— Ты счастливее меня, потому что свободен и не обязан жить с человеком, которого не любишь и не уважаешь. А я…
— Ты права, твоя судьба тяжелее. Я свободен, но разве моя судьба не изменилась теперь? Когда, бывало, я нападал на врага, целый полк, как от урагана, дрожал перед моим мечом и пускался в бегство. Когда греческий император и спарапет Манвел радостно поощряли меня, а Манвел восклицал: «Да здравствует наш орел!», — я видел их, как в тумане. Я мысленно был с тобою, и все мне казалось легко, ибо я хотел стать достойным тебя, и мысль о твоем счастье придавала силу моим рукам. Жизнь сейчас для меня потеряла всю цену.
— Ты забыл о том, что сегодня спас Мушага?
— Каждый армянин счел бы своим долгом освободить из рук нечестивцев армянского князя, которого увозили в плен на позор.
— Мой любимый, благородный Гурген, живи для своей нации, для своего народа, честь и жизнь которого попираются уже давно. Я хорошо помню, как к моей матери, княгине Рштуни, приходили крестьяне жаловаться на свои нужды и страдания. Бедная, святая женщина! Как она старалась облегчить участь этих несчастных, хотя мало чем могла помочь им, потому что по отношению к ней было допущено много несправедливостей; у нее самой было отнято все состояние теми, кто был призван следить за справедливостью. Поэтому и ты, мой единственный любимый, иди и продолжай помогать обездоленным и несчастным, будь отцом сиротам и утешителем вдов, будь храбрым и справедливым, и бог вознаградит тебя. А я, слыша, как благословляют
— Да будет благословенно желание твоего сердца, мой ангел. До конца года ты еще услышишь обо мне, ибо, да хранит нас бог, я очень боюсь, что этой весной Армения будет залита кровью.
— Да поможет бог нашей несчастной родине!
Эхинэ встала, собираясь выйти из комнаты.
— Так значит это наше первое и последнее свидание за восемь лет? — опросил Гурген.
— Да, такова воля божья.
— До свидания, мой ангел, — сказал Гурген и, обняв Эхинэ, прижал ее к груди, покрывая ее прекрасную голову поцелуями.
Эхинэ оставалась стоять неподвижно, как изваяние.
— Бог в помощь тебе, — моя единственная любовь, — сказала она и скрылась за дверью.
На следующее утро жители Кангуара были очень удивлены, узнав, что Сурен из Шахкума исчез, даже не получив вознаграждения за свою великую услугу.
Глава девятая
Гевонд, Гевонд!.. [37]
Гурген продолжал свой путь, по-прежнему погруженный в тяжелые думы, хотя после встречи с Эхинэ и ее последних слов с его души словно окатилось тяжелое бремя.
37
Гевонд — армянский священник, призывавший народ и войско на борьбу за свою веру и землю против персидских захватчиков. Один из духовных вождей народного восстания против персов 450–451 гг.
Ехал он не спеша, проезжая мимо княжеских замков и останавливаясь в бедных, разоренных селах, где крестьяне встречали его вначале недоверчиво, но, при глядевшись поближе, охотно рассказывали ему о пережитом, о своих горестях, а Гурген делил с ними их скромную еду, ячменный хлеб и мацун [38] .
Он проехал область Артаз и долину Аварайра [39] , где память о его великом предке Вардане [40] жила в сердцах армян, любовался издали вершиной Арарата, на которой, по народному поверью, все еще стоял Ноев ковчег. Так доехал он до Багреванда, владений своего дяди по матери князя Курдика.
38
Мацун — кислое молоко.
39
Аварайр — равнина в юго-восточной части исторической Армении к югу от Нахичевана; место решающей битвы между армянскими и персидскими войсками в 451 г.
40
Вардан Мэмиконян.
В воздухе уже теплело, снег начинал таять, и мелкие речушки, сливаясь друг с другом, образовали бурные реки.
Мужчина с копьем в руке твердо шагал впереди с опущенной головой. Походка и весь облик его показались князю знакомыми. Он подхлестнул коня и вскоре очутился рядом с ним.
— Это ты, брат Овнан? — спросил князь.
— Да, князь Гурген, я сам, — ответил тот, не поднимая головы.
— Не взглянув, ты узнал меня по голосу?
— Уже час, как я видел тебя с холма, ты был еще в долине.