В объятиях злого рока
Шрифт:
Ага. Так вот, чего он ходил с лицом сборщика налогов, которому все задолжали! Не Фараон у него в печенках сидит, а всего-то скверное предчувствие.
— Я гонялся за Вельмирой, чтобы ее уничтожить, а теперь вынужден защищать, — добавил он после паузы. — Что это если не злой рок? Твоя подруга на удивление живучая и находит союзников там, где иной бы нашел врагов.
Я предвидела, что рано или поздно злой рок обломает зубы о ее неистощимую тягу к жизни и рванёт к дантисту.
— То есть, вы признаёте, что очарованы ею под завязку и теперь ни за что не отступите перед натиском
— Нет, милая моя. Очарован я тобой, — серьезно сказал он, протянув руку и коснувшись моих пальцев. В животе у меня немедленно запорхали бабочки, а по телу пробежал озноб. — Но ты права, не отступлю. Некуда отступать. Недавно мы в приватной обстановке потолковали с Каролиной. Она уверяет, что случай, который произошел с вами в заброшенном крыле академии, лишь первый сигнал. В наш мир проникла инородная материя. Она крепнет, разрастается и в один прекрасный день подберется к самому порогу. Я… Нет, мы. Мы втроем должны объединиться. Иначе пропадем.
Ради Миры он вновь нацепил на себя маску баловня судьбы и беспечного прожигателя жизни. Едва она уселась за столик, Тай Фун принялся в красках излагать историю о том, как однажды мы с енотом побывали на цитрусовой плантации Каролины. А через четверть часа принесли заказ.
Пока мистер Сказочник, предаваясь рефлексии, пережевывал вдумчиво и не спеша, Мира продемонстрировала пример скоростного уничтожения пищи и слопала причитающуюся ей порцию всего за каких-то пять минут. Разве что добавки не попросила. А ведь я была почти уверена, что ей кусок в горло не полезет. Неужели Тай Фун приманил аппетит своей напускной беззаботностью?
Что касалось меня, то я отказалась от мяса в пользу торта — и не прогадала. Воздушный крем с кислинкой, нарезанные ломтиками фрукты, слой желе, присыпанный кокосовой стружкой. М-м-м! Это вам не какие-нибудь пироги из моего прошлого, которые Мира пекла в своей ментальной лаборатории и которыми можно было пушку заряжать (такие они выходили твердые и невкусные).
Покончив с ужином, мы еще немного попетляли по хитросплетениям ночного квартала. Полюбовались цветными фонтанами на площади Девяти Истин. И попали на выступление бродячего виолончелиста. Он расположился у лохматой финиковой пальмы, под фонарем, и водил смычком по струнам, извлекая из инструмента звуки, достойные многотысячных концертных залов. Вокруг толклась разнородная публика, откуда нет-нет да и выбежит какой-нибудь малец, опустить монетку в шляпу-цилиндр для подаяний.
— А вы ведь тоже, — проронила я, — на виолончели играете.
— Играл, — поправил Тай Фун. — Моя старушка виолончель дала дуба.
— Печально, наверное.
— Вот ничуть. Я нашел эквивалент, — загадочно молвил тот. И улыбнулся так обворожительно, что мне захотелось его расцеловать, спрятать в рукаве и никому не отдавать даже за выкуп с процентами.
Ночной город словно вышел из моего сна. Так здесь было спокойно и привычно. Мне нравились приземистые, будто игрушечные здания с черепичными крышами и стрельчатыми окнами. Остывающие после жары мостовые. Низкие фигурные светильники у каждого крыльца. Домики для птиц, похожие на миниатюрные копии дирижаблей и подвешенные
Плеск фонтанов умиротворял. Шелест близкого моря зазывал в круиз получше любых рекламных проспектов. Сегодняшний вечер таял во рту, как шоколадный пломбир. Какая жалость, что время не идет на попятный. Его несёт без остановки, без права на привал — из праздного, уютного "сейчас" в непредсказуемое "завтра". И нас — неоправданно беспечных — уносит с ним за компанию.
Гликерия стояла у ворот дворца иллюзий, зябко переминаясь с ноги на ногу.
— Чего не заходишь? — спросила Мира.
— Да вот, не могу. Не пускает, — глухо отозвалась та.
— Странно. Может, неисправность какая. Дай-ка гляну.
Кодовый замок под чутким управлением Миры приглашающе запиликал.
— Порядок! Входи! Ужинать будешь? Ты только свистни, дворец сам состряпает.
Есть люди как Мира. Открытые, сердечные. Ну точно ромашки летней порой. Гадай на любовь, отрывай лепестки, сколько заблагорассудится. А есть бутоны замкнутые, разборчивые. Они намеренно запирают свою красочную вселенную на засов. Расковыряешь их — и привет! К таким нужен индивидуальный подход. Они любят тишину, мало говорят и всё больше думают. Поди догадайся, что у них на уме.
Гликерия была явно не из числа вторых, но сегодня прямо-таки поражала своей нелюдимостью. Она отчужденно кивнула, сказала, что не голодна, и, стоило нам добраться до знакомого уже коридора, умчалась по винтовой лестнице в химическую башенку. Ее темп впечатлял. А ведь пару дней назад она стонала и кляла все винтовые лестницы на свете.
Я первой ворвалась в осеннюю комнату и с разгону рухнула ничком на кровать.
— Что, так и заснёшь? — спросил Тай Фун, входя вторым. — А как же ванну принять?
— Никаких ванн, — промямлила я. — Умира-а-аю!
Мира за его спиной предательски захихикала.
— Нет, так не пойдет, — непримиримо заявил Тай Фун, срывая с себя рубашку и театрально бросая ее на воздух, где тотчас материализовалась вешалка. Стриприз в целях устрашения или потому, что жарко?
Предательское хихиканье позади пошло по нарастающей и подобралось к своему апогею.
А меня принялись заботливо отдирать от горячо любимой кроватки. Я мельком глянула на рельефную мускулатуру его торса и чуть с ума не сошла.
— Пока не примешь ванну и не переоденешься, не пущу, — прокряхтел мистер Лес, взваливая упирающуюся меня себе на спину. — Где твоя пижама?
— А вот нету пижамы! Мира не изволила сочинить! — надерзила я в ответ. — Мира, стой! Не бросай меня с этим извергом! Ау!
Но та вероломно скрылась, сообщив, что обнаружила уютную комнатку по соседству. Тем временем на моем черном платье до пят проявились звездочки и лунный серп. Да тьфу! Она что, издевается?!
Я ошалело сидела в ванне среди пышной пены и лепестков роз (дворец иллюзий был падок до всего вот этого будуарного) и неумолимо теряла связь с реальностью, когда ко мне за ширму заглянул Тай Фун.