В опале честный иудей
Шрифт:
Человек, я имею в виду Ал. Соболева, дернул (в случае с «его» больницей - ЦРБ) державную паутину за какой-то отдаленный, ничего не решающий, незначительный краешек. Но она, как и любая паутина, сразу и вся пришла в движение, всей сутью своей отреагировала на неосторожно ее потревожившего, на нее покусившегося. Своим орудием избрала ею же созданного монстра, в данном случае - главного врача и его подчиненных.
...Пока, не вполне сознавая, что являемся нежеланными, мы - под крышей больницы. Чужой дом. Чтобы не нарушить «устав», не попасть впросак, в то же время не докучать, обращаюсь с некоторыми вопросами к среднему медперсонале - сестрам. Они меня видят впервые, испортить им настроение я попросту не успела. Но они демонстративно не желают иметь со мной дела. С извинением пытаюсь остановить на несколько секунд идущую мне навстречу по длиннющему коридору отделения женщину в белом халате - это или медсестра или врач,
Много позже, ценой личного опыта, подсказок со стороны, поняла: за право претендовать на внимание следовало, выражаясь языком торговых сделок, произвести предоплату.
Между тем у меня появилась новая забота и обязанность: выполнять роль буфера между готовыми на сиюминутную грубость медсестрами и легковозбудимым, остро чувствующим несправедливость, очень-очень больным моим супругом. Разными уловками мне удалось оградить его от прямого общения с ними, пока, до операции.
Недоумевая по поводу угрюмости и врачей и сестер, я все же поначалу старалась оправдать ее перегрузкой: в самом деле, нянь нет, больные тяжелые, в основном - послеоперационные. Поневоле посуровеешь...
Однако на пути реабилитации медиков меня ожидало поразительное для той обстановки открытие: оказалось, они умели широко, дружески улыбаться, даже громко смеяться и охотно беседовать. Правда, эти славные проявления человеческого характера ко мне или к Александру Владимировичу никоим образом не относились. Все это щедро расточалось перед больным, что находился в палате за стеной, в палате, путь в которую лежал из общего холла. Обстановку прояснил наш словоохотливый сосед по палате: «Ему, - он указал на стенку слева, - это обошлось, говорит, в пять тысяч. Он режиссер, из Грузии. А у грузин, известно, денег -тьма! Они всех здесь купили, всем, кому по сотне, кому по две рассовали, всем сестрам... а врачам!.. Еще больше! Видали плитку на столе? А шкафы? Посуда, крупы, овощи - все их. Раньше перед нашими дверьми был сестринский пост. А как он приехал - пост убрали... Его сестра живет с ним в палате постоянно... Ей койку поставили... Она ему сама готовит... Белье ему меняют каждый день...»
Я из этой информации заключила следующее: главный врач Соболева не стесняется, творить безобразия на его глазах не боится... Лишний повод для размышления.
Да, мне тоже разрешили поселиться в палате со своим супругом, так же как и нашим предшественникам - ловко ворующим торговцам. Так что вроде все в порядке. Правда, койку мне не поставили. Палатный врач, взяв, как я посчитала, на себя смелость и ответственность, разрешил мне привезти из дома раскладушку, подушку и одеяло. Что я и сделала: знала, что пробыть здесь придется не менее месяца.
Тем временем Александр Владимирович проходил разные предоперационные обследования. Они подтвердили диагноз, подтвердили необходимость сделать операцию без промедления. Еще один вывод врачей отличался таким же единодушием; о нем они поставили в известность и меня и Соболева: способность больного легче перенести хирургическое вмешательство (предполагалась операция под общим многочасовым наркозом), послеоперационное его состояние, а главное - скорейшее выздоровление зависят от психологического настроя перед операцией. Больной должен собраться, побороть естественный страх, проникнуться доверием к врачам. Задача в большей или меньшей мере выполнимая, если тому содействуют доброе окружение, профессионально чуткий врач, который не скупится на хорошее слово, шутку, улыбку, внушением помогает пациенту обрести требуемое психологическое равновесие. Все это было тем более необходимо, что подготовка к физическому и нравственному испытанию заведомо осложнялась контузией, полученной на фронте, и возрастным износом.
Мы оба очень постарались, помог палатный врач Л. И к 11 ноября, когда должна была состояться операция, добились успеха. Накануне, 10 ноября все причастные к подготовке врачи единодушно похвалили Александра Владимировича за оптимизм, силу воли и пр. Он написал даже несколько шутливых замечаний по поводу исхода операции в виде небольшого стихотворения. В ординаторской стихи переходили из рук в руки, врачи посмеялись, еще раз похвалили автора за мужество.
Все вроде бы шло гладко, за исключением одного очень странного, необъяснимого для нас обстоятельства: за все восемь дней предоперационного пребывания Ал. Соболева в больнице к нему ни разу не заглянул главный врач, проф. А., который должен был его оперировать. Не загадка ли? В больницах как-то само собою сложилось
Александр Владимирович не претендовал на часовые беседы с главным врачом, а проф. А., видать, не считал поэта Ал. Соболева достаточно интересным собеседником, оттого не заглядывал к нему никогда. Но если без шуток, то дело, конечно, не в продолжительных знаках внимания. Существует такое общеизвестное понятие, как врачебная этика. Именно она должна была подвигнуть проф. А. на «беспримерный» подвиг: покинув режиссера, открыть дверь соседней палаты, где живет в ожидании сложной операции хороший поэт, бывший фронтовик, и произнести хотя бы с порога: «Ну, как вы устроились? Как настроение?..» Большего не требовалось, но профессор оказался скуп и на такую малость. А может быть, это делалось умышленно и входило в другой, параллельный план подготовки больного к операции? Я склонна думать именно так... Профессор А. должен был знать и бесспорно знал, что у поэтов - тонкая душа, они больше других и легче других ранимы. Что должен был чувствовать больной вообще, особо ранимый в частности, подозревая, не без основания, равнодушие, даже неприязнь того, кому предстоит вверить свою жизнь?
Профессор А. не посетил Соболева и накануне операции! Если бы ее должен был делать другой хирург - никаких претензий к проф. А. просто не возникло бы: он не обязан заходить перед операцией к каждому больному (хотя почему бы и не зайти с добрым словом, ведь это так важно: пришел САМ, главный врач, значит, все будет хорошо!). Но оперирующий хирург?!
11 ноября операция не состоялась. Уходя домой, примерно часа в четыре пополудни, палатный врач, перечислил мне все процедуры по подготовке больного, их очередность. Я прошу извинить за некоторые подробности - без них не обойтись. С семи до одиннадцати часов вечера, уже после общего отхода ко сну, Соболев все еще ходил за сестрами, спрашивал, напоминал, волновался... Конечно, все должно было происходить в обратном порядке: медсестры, имея предписание врача, обязаны были поочередно вызывать больного на необходимые процедуры. Тщетно я и Александр Владимирович просили их о выполнении их прямых обязанностей. По обыкновению, на ходу, они бросали сквозь зубы «Подождите!». И в конце концов ошеломившее: «Вас вроде нет в списках» (?!), т.е. в списках тех, кого надо готовить к операции на завтра.
А может быть, это тоже делалось с умыслом?
Не в лучшем состоянии духа мы легли спать. Но около полуночи (?) медсестра вдруг пришла звать Соболева, уже Iспавшего, на подготовительные процедуры, а это несколько очистительных клизм. Он отказался, возразив, что если всю ночь посвятит этому занятию, какова будет его готовность к операции после вынужденной бессонницы?.. Визитом медсестры дело не ограничилось. Часов уже около пяти утра в палату пришел дежурный врач. Разбудив Александра Владимировича (это второй раз в канун операции), он тоже предложил заняться процедурами. Смею предположить, что дежурный врач заботился не о больном. Он опасался возможного взрыва недовольства со стороны главного. Ведь произошло некое ЧП. Отвечает кто? Дежурный врач. Отвечать неохота. Что предпринять? Признать свою вину или рисковать жизнью больного, наспех «подготовив» его к операции? Однако своя рубашка, как ни раздумывай, всегда ближе к телу...
Теперь представьте себе состояние человека, который должен ложиться на операционный стол для хирургического вмешательства в кишечник... с полным кишечником! Человека, не осведомленного в медицине и совершенно закономерно считающего, что в таком случае его ждет по меньшей мере заражение крови.
Соболев сказал врачу, что на операцию сегодня отправляться не намерен. Настало утро. Тщетно ждал взволнованный, донельзя возбужденный больной визита главного врача, проф. А., хотел все объяснить, услышать слова утешения, поддержки. Но прошли утренние часы, закончилось время работы операционной - ни проф. А., ни кто-либо из врачей в нашей палате так и не появился. Могу я думать, что они сознательно не хотели свести на нет ерундовый инцидент, успокоить пациента: мол, с кем не бывает?.. И обратите внимание, какая пышная, красноречивая демонстрация декларируемой комуравниловки: ни грамма скидки на известность и заслуги пациента! Для меня будет двойной загадкой личность проф. А., если окажется, что он не член КПСС.