В поисках будущего

loveadubdub

От этого не легче.

– Роуз нравится ее школа? – спрашиваю я, труся при мысли о главной теме и решая заговорить о чем-нибудь другом. В крайнем случае, начало разговора. Может быть, в итоге удастся хотя бы вызвать сочувствие.

Тетя Гермиона отпивает из своей чашки, а потом присаживается на край своего стола. Я сажусь на один из стульев, чтобы не стоять неловко.

– Ей там не нравится, – медленно говорит она. – Но она справляется.

– Я с ней не говорил.

Я говорю это и смотрю на нее, чтобы увидеть ее реакцию.

Конечно, она не удивлена, что мы мало общаемся. Уверен, она знает, что Роуз не слишком легко приняла новости, что ее отец прыгнул передо мной, спасая от убивающего заклинания. Она умудряется не сказать ничего, что подтвердит, что она поддерживает свою дочь в ненависти ко мне.

– Думаю, она занята, – легко говорит она. – Ей много надо нагнать до последних экзаменов.

Киваю и смотрю вниз на невероятно сверкающий каменный пол. Не знаю, что точно сказать, так что колеблюсь некоторое время, но потом наконец вздыхаю.

– Мне по-настоящему жаль.

Я говорю это быстро, не поднимая глаз. Я чувствую взгляд тети на себе, и уверен, она удивляется, о чем я на хрен. Слишком неприятно даже думать о том, чтобы поднять голову и встретить ее взгляд, так что я продолжаю смотреть на пол и жду, что она что-то скажет.

Она отвечает вопросом вместо ответа.

– О чем тебе жаль? – она кажется искренне удивленной, но я не уверен, насколько это правда, а насколько она притворяется, чтобы мне было легче. Может быть, она думает, что, если она прикинется, будто не понимает, за что прошу прощения, мне будет легче.

– Обо всем, – говорю я, все еще не доверяя себе поднять голову и посмотреть ей в глаза. – Я просто… Это все моя вина, и я не хотел, чтобы так получилось.

Мне не нужно говорить. Она знает, о чем я, и думаю, нам обоим будет легче, если я не стану вслух напоминать о смерти. Это первый раз, когда я прошу у нее прощения, и я действительно слишком нервничал, чтобы быть рядом с ней чаще, чем это совершенно точно полагается. На самом деле меня немного подташнивает, когда я ее вижу.

На некоторое время повисает тишина, и наконец я слышу, как она соскальзывает со своего места со стола.

– Ал, – тихо, медленно говорит она, и я уверен, что ее фальшивая улыбка теперь исчезла. – Это не была твоя вина.

Я не в первый раз это слышу. Каждый раз, когда я признаюсь вслух, кто-нибудь говорит, что это не была моя вина. От этого в это лучше не верилось. Воспоминание о том, как на меня указывает палочка и сверкает зеленый луч в моем направлении, не исчезает. Все это со мной.

– Но оно предназначалось мне, – говорю я, понижая голос и поднимая глаза. – Оно должно было ударить меня.

У нее странное выражение лица. На секунду я даже верю, что вижу, что часть ее говорит, что она хотела бы, чтобы оно и правда тогда меня ударило. Но она этого не говорит, и когда я снова на нее смотрю, этот взгляд исчезает. Вместо этого на лице ее все та же тихая печаль.

– Оно тебя не ударило, – наконец говорит она,

и в ее голосе появляется сталь. – Он не позволил бы тебе пострадать.

– Но это ничего не меняет, – сразу же отвечаю я. – Это все еще моя вина, потому что он бы и не вошел в ту комнату, если бы не я!

– И то, что ты винишь себя, тоже ничего не меняет, – говорит она, и ее голос умудряется оставаться спокойным. – Он умер, спасая тебя. Ты в безопасности. Это не твоя вина.

Почти злит слышать такое. Как будто никто не понимает, что я не могу забыть об этом ни на секунду. Я даже не понимаю, что мои глаза на мокром месте, пока не чувствую, что слеза намочила очки. Чувствую себя идиотом, конечно, и полнейшим придурком, что сижу тут и реву, как пятилетка. И даже не уверен, почему плачу – наверное, все вместе. От этого я чувствую себя ребенком.

– Почему ты уволился, Ал?

Она ни с того ни с сего задает этот вопрос, и я смотрю на нее, чувствуя себя еще большим ребенком, чем секундами ранее. Она с любопытством смотрит на меня, хотя в лице ее нет признаков агрессии. Она смотрит на меня совсем не так, как папа, когда задавал тот же вопрос.

Может быть, поэтому отвечать ей намного легче.

– Я недостаточно хорош для этого.

Она ничего не говорит, просто смотрит на меня и часто моргает. Потом она скрещивает ноги, откидывается назад и глубоко вздыхает.

– Хьюго хочет пойти туда.

Это для меня новости. В первый раз об этом слышу. Это вроде как удивительно, потому что не помню, чтобы Хьюго когда-то намекал, что хочет стать аврором. Но, опять же, не думаю, чтобы я когда-либо слышал что-нибудь о планах Хьюго.

– Он уже подал заявление?

Тетя Гермиона кивает. У нее опять какое-то странное выражение лица.

– Я не хочу, чтобы он туда шел.

И меня словно бьет осознание, что это просто беспокойство. Она боится.

– Хьюго будет хорош, – говорю я.

– Правда?

Я киваю, когда обдумываю это.

– Думаю, Хьюго сильнее, чем люди о нем думают…

Она тоже медленно кивает, и грустная улыбка пробегает по ее лицу.

– Я просто волнуюсь за него. Это все. Знаю, что справится.

– Справится куда лучше меня.

Она качает головой.

– Ал, не думаю, что ты должен делать это, если тебе не хочется. Но я и думаю, что ты не должен был увольняться только потому, что чувствовал себя ответственным за что-то, что не в твоей власти.

В точности то же, что сказал мой отец, но в куда более приятной форме. Но я сам качаю головой, потому что уже обдумывал это.

– Я не хочу этим заниматься, – честно говорю я. – Я не знаю, чего я хочу, но это не оно. Но у Хьюго все будет отлично.

– Знаю, что будет, – говорит она, и эта грустная улыбка все еще тут. Но потом она снова цепляет ту, фальшивую, и пытается шутить. – Просто волнуюсь, как обычно делают старухи.

Я закатываю глаза и встаю. Она снова улыбается и тоже встает.