В поисках будущего
Шрифт:
– Да ничего особого, – быстро говорю я, любой ценой стараясь избежать этой беседы. Я не особенно увлекаюсь слезливым сентиментальным дерьмом вроде этого. Моя сентиментальность ограничивается Кейт, и за нее это не заходит.
Но папа не понимает намека.
– Прости, – серьезно говорит он, – если мы заставили тебя чувствовать, что ты как-то с этим связан, – он сглатывает. – Это не так.
Он говорит о том, что я стоял в их гостиной и практически слышал, как моя мать признается, что ее втравили в жизнь, которую она ненавидит, потому
– Все нормально, – коротко говорю я, потому что, ну серьезно, я не хочу об этом говорить.
– Нет, не нормально, – отвечает он. – Ни в чем из случившегося нет твоей вины, и это не честно, распространять такие инсинуации.
Когда папа начинает использовать слова вроде «инсинуация», это значит, что он повторяет за тетей Гермионой. У меня ощущение, что она заставила его разобраться с ситуацией, так что он пытается сделать все так, как попробовала бы она. А это значит использовать такие чуждые для него слова, как «инсинуация». Мне нечего сказать, так что я просто смотрю и жду, что он скажет дальше.
– И мне очень жаль, что мы заставили так тебя чувствовать. Это не имеет к тебе отношения, и мы с Джинни знаем это. Я думаю, мы просто не хотим, чтобы ты думал, будто кто-то тебя винит, потому что мы не виним тебя.
– Вы бы поженились, если бы мама не забеременела? – я задаю вопрос так прямо, потому что я всегда хотел это знать. Мне всегда было любопытно, насколько серьезны были отношения моих родителей к моменту «несчастного случая».
Папа долго смотрит на меня, и я понятия не имею, о чем он сейчас думает. Мне почти кажется, что он не станет отвечать на вопрос, когда он наконец это делает.
– Да, – решительно говорит он. – Мы бы поженились. Может быть не сразу, но в итоге бы да.
– Ты любил ее?
– Я любил ее с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Она действительно, – он останавливается на секунду, – изменила мою жизнь.
– Тогда почему ты не любишь ее сейчас? – я и не хотел спрашивать это таким злым тоном, но слышу, что это как-то сорвалось. Даже если папа и оскорблен, он ничего не говорит. Просто отвечает.
– Я люблю ее. Но… Теперь все по-другому.
Я на это не покупаюсь. На самом деле я до этой секунды даже и не подозревал, что мне не насрать на все это.
– Все не может стать до такой степени по-другому, что ты не можешь любить кого-то достаточно, чтобы с ним оставаться, – немного быстро выкрикиваю я. – Если ты любишь ее, то почему хочешь от нее уйти?
– Я не хочу от нее уходить, – защищается папа. Кажется, он отмечает свой тон, потому что снова его смягчает. – Но я хочу, чтобы она была счастлива, – тихо говорит он. – А это сделает ее счастливее.
По мне это все дерьмо. Я даже не знаю, почему мне не насрать. В любом случае, я не пытаюсь больше об этом говорить. Но это неважно, потому что, оказывается,
– Я просто хочу, чтобы ты знал, что я знаю, что наделал ошибок. Я знаю, что иногда не слушал и не обращал на тебя внимания, и знаю, что иногда ты думал, что я делаю это специально. Но я действительно старался все сделать правильно. Я никогда не хотел, чтобы все стало так плохо, как в итоге случилось. И мне действительно очень жаль.
Я не знаю точно, о чем он говорит. Если попробовать догадаться, то может о чем-то связанном с фактом, что у нас с ним было полно проблем с тем, чтобы обсудить что-то лицом к лицу. Много в этом, я знаю, и моей вины, потому что не буду врать и утверждать, что не делал многих вещей, только чтобы заставить его среагировать. Я знаю, что чертовски точно никогда не был идеальным, так что я точно не безвинен в том, что у нас с папой были неидеальные отношения. Но не безвинен и он. Было полно случаев, когда ему даже и в голову не приходила мысль, что я могу быть в чем-то не виноват. У него всегда была привычка вставать на сторону Ала или Лили во всем. И он всегда был ко мне куда строже, чем к кому-либо из них. И мы оба это знаем.
Но теперь, полагаю, мне больше не хочется зацикливаться на этой обиде. Я имею в виду, это звучит глупо и по-идиотски, но я теперь взрослый. Я действительно вырос. Не думаю, что я должен цепляться за дерьмо, которое происходило, когда я был ребенком или подростком, потому что это в прошлом и прошлое не изменить. Но это много значит, то, что папа осознает, что и он не всегда был идеальным родителем. Я думаю, это многое говорит, то, что он может это признать.
– У тебя есть право злиться или обижаться, – продолжает он. – Но я надеюсь, что, знаешь, может это может стать новым началом для нашей семьи. Я хочу, чтобы вы были счастливы так же, как хочу, чтобы была счастлива ваша мама.
– Ты говорил это же самое Лили и Алу?
Он посмотрел на пол, потом опять на меня.
– Мне надо поговорить с Лили, – тупо говорит он. – Думаю, ей нужна серьезная помощь. Ал… – он останавливается. – Нам с Алом тоже надо кое с чем разобраться.
Он не продолжает, но ему и не надо. Я уже знаю, о чем он говорит. Ал целиком утонул в огромном чувстве вины и полностью расхерачил свое будущее. Отец же, оказывается, отказался ему посочувствовать. Думаю, ему, наверное, нужнее говорить обо всем этом с моим братом, чем со мной.
– Но я хочу, чтобы ты знал, – продолжает он, – что я собираюсь как следует постараться все исправить. Я думаю, что мы можем в итоге все устроить, – он не говорит про них с мамой, по крайней мере не в романтическом женатом смысле. И меня словно бьет осознание, что у них на этот раз все действительно кончено. – Я хочу, чтобы все в нашей семье были счастливы и чтобы вы с Кейт были частью этого.
– Кейт замечательная, – говорю я, хоть и не понимаю зачем. Это как автоматическая реакция. – Ты действительно полюбишь ее, когда узнаешь.