В поисках Дильмуна
Шрифт:
Кладка вокруг двух больших холмов отличалась превосходным качеством. Она состояла из тесаных известняковых блоков высотой сантиметров тридцать и длиной поменьше метра. Наружная грань — выпуклая, соответственно окружности кургана; боковые грани обтесаны так, чтобы плотно прилегать друг к другу. Внешний вид сооружений явно заботил строителей, хотя по тому, как беспорядочно громоздились камни над стенами, этого нельзя было сказать.
И мы не могли утверждать, кто именно и когда сооружал здешние курганы. Ни на самих курганах, ни вокруг них нам не встретились черепки, которые могли бы что-нибудь подсказать. Правда, это был по-своему обнадеживающий признак: видимо, никто не покушался на могилы с тех пор, как они появились. Об этом же говорило отсутствие на макушках курганов ям, которые так удручали нас на бахрейнских некрополях, красноречиво свидетельствуя о разграблении погребальных камер. Если бы только мы добыли средства на раскопки, уж наверно
Мы прошли к пальме, чтобы посовещаться и осмотреть хауз — большую продолговатую яму с потрескавшимся сухим глиняным дном и с оштукатуренными стенами, на которых благочестивые мусульмане начертали имя Аллаха Милосердного и Милостивого. Близился вечер, мы уже почти три часа бродили под палящим солнцем между курганами. П. В. объявил решение: холмы несомненно погребальные, и могилы в них несомненно доисламские. Конструкция и размеры обличают незаурядное старание, что само по себе удивительно на безводном островке у безводных берегов, за сотни километров от любых других известных доисламских объектов. Судя по тому, что в одном месте точившая плато эрозия наполовину разрушила один курган, возраст погребений довольно значителен. Словом, тут явно стоит копать, вот только возможности организовать раскопки не предвидится, заключил П. В.
Сколько разных вариантов мы ни перебирали, становилось только яснее, что на Умм ан-Наре нам копать не под силу. Оборудовать и снабжать лагерь на этом острове — это же целая самостоятельная экспедиция. Продукты и рабочих надо будет ежедневно возить из города Абу-Даби, причем многое, в том числе, вероятно, даже, воду, придется доставлять из Дубай — ближайшего города с приличным рынком, а это добрых полтораста километров. Словом, дорогостоящая затея, а денег у нас нет. На Бахрейне, в Катаре и в Кувейте нас субсидировали шейхи и нефтяные компании, поскольку все эти три страны разбогатели на нефти. Но субсидировали для работ на своей территории, а не в Абу-Даби. Просить у шейха Шахбута денег, которых у него нет, бесполезно. Конечно, нефтяные компании достаточно богаты; за спиной у Тима стоит «Бритиш петролеум», а концессия на материке принадлежит компании, подконтрольной моим бывшим работодателям — «Ирак петролеум». Но сейчас обе компании только ведут разведку, вероятно, еще не один год все записи в их гроссбухах будут в графе «расходы», и пока они не в состоянии окупать собственных затрат, нечего ждать, чтобы они взялись покрывать наши. С сожалением мы были вынуждены заключить, что объект многообещающий, однако копать его под силу лишь более богатому музею с собственными независимыми ресурсами.
Оставалось ответить еще на один вопрос. Где жили люди, которых хоронили в этих холмах? Вряд ли где-нибудь вне острова, и скорее всего поблизости от воды. Мы снова выстроились редкой цепочкой и направились вдоль берега к перевозу.
Пересекая невысокий каменистый мыс всего в сотне метров от плато с курганами, я заметил, что мои ботинки погружаются глубже обычного в засыпавший впадины песок. Весь грунт здесь был каким-то другим, и я принялся копать его ледорубом, который кажется столь неуместным в тропиках, но как нельзя лучше исполняет роль шанцевого инструмента. В каких-нибудь нескольких сантиметрах от поверхности я наткнулся на золу, перемешанную с кусочками костей животных и с немногочисленными черепками, лишенными каких-либо характерных черт. Это были явные следы поселения, и я подозвал Тима и П. В. Поскольку нам следовало вернуться домой до захода солнца и быстрого наступления тропической ночи, на исследование оставалось мало времени, но и беглого осмотра мыса оказалось довольно, чтобы обнаружить почти полностью погребенные ряды каменной кладки. Несомненно, здесь находилось поселение, вот только оставалось неясным — относится ли оно к той же неизвестной нам поре, что и курганы. Потому что и тут на поверхности не оказалось ни черепков, ни каких-либо других предметов, а копать у нас не было времени. Придется селению, как и курганам, ждать, когда кто-нибудь сможет организовать экспедицию…
Солнце опускалось все ниже, и мы устало брели по пляжу. Наконец показалась лодка, ожидавшая нас у южного берега острова, мы дошли до нее вброд, пересекли пролив, сели на «лендровер» и в сгущающихся сумерках покатили домой.
Вечером за аперитивом нам было что порассказать друг другу. На долю Вибеке и Сьюзен вместе с детьми тоже выпал насыщенный день. Во второй половине дня молодая супруга шейха Мириам пригласила их к себе в ту часть дворца, где помещался гарем и куда мужчины не допускаются. Воспроизвести здесь рассказ Вибеке о жизни семейства шейха означало бы посягнуть на секретность, которой арабы окружают свои домашние дела. Но я не совершу греха, опровергнув широко распространенное представление о гареме как о средоточии интриг, недовольства, сальности и секса. Вибеке нашла, что жена и сестры шейха — веселые и очаровательные собеседницы, живо интересующиеся жизнью в Дании. Ее удивило, что
Мы провели в Абу-Даби еще два дня, вместе с Тимом обследуя аравийский материк за прибрежными солончаками. Здесь простирались белые волны песчаных дюн и низкие известняковые гряды, и пустынностью этот край превосходил даже Катар. Нам не встретился обработанный кремень, не было также пирамидок и курганов. Только пересекая во время наших странствий путь к расположенному внутри материка оазису Бурайми, увидели мы признаки человеческой деятельности: полустертые следы автомобильных шин, разбросанные кости верблюдов, выбеленные солнцем, а изредка вдали мелькали сами караваны — впереди человек, позади человек, посредине пять-шесть верблюдов с грузом дров из Бурайми, от которого до побережья пять суток хода.
На второй день мы постарались вернуться пораньше, потому что вскоре после полудня ожидали прибытия самолета. Однако тот не появился, и радио в канцелярии Тима сообщило, что он задержался на острове Дас из-за неполадок с мотором. Мы продолжали ждать с упакованными сумками, укрощая своих непоседливых отпрысков. Солнце склонилось к горизонту, и уже перед самым закатом поступило сообщение, что неисправность устранена и самолет вылетает за нами. На закате машина отвезла нас по глубокому песку на аэродром. Пока мы вслушивались, стараясь уловить гул авиационного мотора, Тим из диспетчерской будки вызывал пилота по радио. Смеркалось, между тем абудабийский аэродром не был оснащен посадочными огнями и оборудованием для ночной посадки. Глядишь, когда совсем стемнеет, придется летчику поворачивать обратно на Бахрейн… Наконец Тим связался с ним. Голос летчика звучал весело и бодро. Через десять минут он будет у нас и попробует сесть. Темнота сгущалась с нервирующей быстротой, мы уже не различали бочек, обозначающих конец взлетно-посадочной полосы. Тим отправил туда две машины, велев водителям осветить полосу фарами, и пять минут спустя мы услышали гул самолета, а затем и увидели, как он парит у нас над головами, словно огромная ночная птица. Вот заложил вираж, пошел вниз, пронесся над самой кабиной одного из «лендроверов», автомобильные фары посеребрили снизу крылья и фюзеляж, и самолет совершил идеальную посадку.
Пока пассажиры с острова Дас — четверо невозмутимых бедуинов со своими одеялами — сходили на землю, мы попрощались с Тимом и поднялись в самолет. Нам предстоял долгий ночной перелет до Бахрейна.
В этом году, занятые исследованиями в отдаленных концах Персидского залива, мы не успели толком посмотреть, как идут дела на Бахрейне, а уж о Катаре и говорить не приходилось. А потому два дня спустя П. В. отправился с запоздалым визитом в Катар; тем временем я постигал, что делается на наших бахрейнских раскопах.
Как раз в этом году все раскапываемые нами здания стали обретать четкие формы. За рвом португальской крепости, где П. В. в 1954 г. прошел свой первый шурф до «ванн-саркофагов», теперь, четыре года спустя, простирался обширный раскоп шириной около двадцати и глубиной почти семь метров. На этой площадке на четыре с половиной метра возвышались стены нашего предполагаемого дворца, с полностью расчищенным большим залом, который на деле оказался просторным двором. В юго-восточном углу раскопа, в начале узкой улочки, протянувшейся вдоль южной стены, зиял проем монументального портала. Полукруглая выемка в стене и подпятный камень с большим отверстием свидетельствовали, что деревянный опорный столб был изрядной толщины, что давало ему возможность выдержать вес массивных ворот. Недаром размеры проема (ширина — всего метр двадцать, зато высота до перемычки два метра семьдесят) почти совпадали с размерами Балаватских ворот Салманасара III в Ассирии. Ворота Салманасара были деревянными, обитыми бронзой; ныне эта бронзовая обшивка с рельефами ассирийских воинов составляет одно из сокровищ Британского музея. Здесь бронзы не было, однако общее сходство служило новым свидетельством в пользу нашей предположительной датировки «дворца» ассирийским периодом. Может быть, и в самом деле правитель Дильмуна Упери ступал на массивный каменный порог, на котором теперь стоял наш нивелир.
За северной городской стеной, бывшей до той поры моим личным объектом, Ханс Берг расчищал дома на восточной стороне улицы с колодцем. Они состояли, из маленьких помещений с каменными стенами, подчиненных тому же прямоугольному плану, что и сама улица. Направление стен либо строго север — юг, либо строго восток — запад. Помещение, примыкающее к городской стене, представляло незаурядный интерес. Здесь находился еще один колодец, а за ним, в толще стены, ступеньки вели вверх к несохранившемуся парапету. Видимо, это было караульное помещение, где отдыхала свободная от дежурства смена. А колодец снабжал водой часовых, несших сторожевую службу под жарким солнцем на бастионах.