В поисках солнца

Берестова Мария

Он, наконец, перешёл к теме:

— Просил передать тебе письмо.

Олив заинтересовано подняла брови.

Вместо того, чтобы что-то передать, Дерек в ответ вопросительно поднял свои.

— Ну и?.. — нетерпеливо поторопила Олив, чуть ли не подпрыгивая на своём стуле.

Дерек скорчил физиономию «о чём вы?»

— Письмо где? — прямо выразила свой интерес она.

Он махнул рукой:

— Я его сжёг.

Олив аж рот раскрыла от изумления и возмущения.

Насладившись её досадой, Дерек

рассмеялся и пояснил:

— Серьёзно, Олив, это было самое худшее извинение перед женщиной из всех, какие можно себе вообразить! — закатив глаза, он принялся нараспев по памяти читать: — «В связи с фигурировавшим между нами досадным инцидентом эксплицирую мадемуазель свою глубочайшую кондоленцию…» [1]

Жалобно сморгнув, Олив переспросила:

— Эксплицирую?

— О! — вернулся в реальность Дерек. — Так это не по-райански? — Олив покачала головой. — А я думал! — хлопнул он себя по колену. Помолчав, добавил: — В общем, не понимаю, как из таких прекрасных черновиков выросла вот эта… кондоленция, — пробормотал он, сдобрив последнее слово матерным обрамлением.

— Черновиков? — жадно переспросила Олив, выхватив из его речи главное.

— Да, черновики были прекрасны, — задумчиво пробормотал Дерек, уходя в себя, но, почти сразу спохватившись, весело сказал: — Собственно, именно поэтому я их и стырил!

С этими словами он достал из-за пазухи небрежную стопку разномастных листочков и пододвинул их по столу к Олив.

Та почувствовала, как горло перехватывает эмоциями. Рваные летящие каракули — рука Райтэна явно не успевала за его же мыслью — показались ей сокровищем. Что-то порванное, что-то недописанное, что-то оборванное на полуслове — искреннее, как сам Райтэн.

Она протянула было руку — взять верхний листочек, с которого на неё смотрел обрывок фразы «…ты ведь можешь просто сказать, как есть, зачем…» — но, когда она потянула за него, под ним обнаружилось оборванное: «Олив, милая» — и сердце её забилось совсем уж отрывисто, и она подумала, что записи эти, определённо, является слишком личными и сокровенными, а Дерек, если верить его словам, их попросту «стырил» — и Райтэн, скорее всего, даже не знает, что он их ей притащил, и что ему будет больно, досадно и неловко, если она всё это прочтёт, потому что он, наверно, не хотел бы, чтобы она это читала.

Резко отпихнув от себя соблазнительную стопку, она с трудом выдавила из себя, отворачиваясь:

— Я не могу так, за его спиной. Не надо.

Этот отказ дался ей нелегко; ей ужасно, ужасно, ужасно хотелось схватить эти листочки и скорее прочитать их все, и перечитать снова, и снова.

— Эм, Олив, — привлёк её внимание смущённый голос Дерека. — Ты же не можешь в самом деле думать, что я своровал его письма, не спросясь, и притащил к тебе без его согласия?

Она покраснела, потому что, конечно, именно так она и подумала.

—

Нет, — задумчиво отметил Дерек, — возможно, конечно, он не был в восторге от моей идеи, но его несколько истеричное «Да делай ты с ними что хочешь!» можно расценивать как согласие, ведь так?

Дерек умолчал о том, что до сакраментального «Да делай ты с ними что хочешь!» они минут пять орали друг на друга: Дерек — за «кондоленцию», которая так чудовищно контрастировала с истинными чувствами друга, Райтэн — за сожжение этой кондоленции, которая казалась ему вершиной дипломатической переписки.

— Определённо, можно, — глухо согласилась Олив, загребая себе всю стопку и рисуя на лице раздражённое выражение, мол, пора бы гостю и честь знать.

Понимающе хмыкнув, Дерек засобирался, на прощанье отметив:

— Мы завтра на ярмарку идём, за тобой зайти?

На её лице отразилось явное замешательство. Ей очень хотелось пойти — и столь же сильно не хотелось это признавать.

Он закатил глаза.

— Олив, ты можешь просто с ним не говорить, если не хочешь! — терпеливо объяснил Дерек.

— Зайдите, — буркнула она, с нетерпением ожидая, когда он, уже, уйдёт — чтобы поскорее ознакомиться с содержанием прижатых к груди строчек.

…анжельцы праздновали наступление нового года ровнёхонько в день середины весны — и празднество это сопровождалось недельными гуляньями и ярмарками. Весь центр Кармидера преобразился, украшенный ранними цветами и яркими лентами, наполненный музыкой и смехом. Там и сям показывали разные диковинки, устраивали соревнования и игры, развлекались и веселились.

Олив жила на окраине, поэтому как-то упустила всю суету, а про праздник и вовсе забыла — на её родине год отсчитывали с началом осени, с наступлением церковного новолетия, открывающего годовой круг богослужений. В прошлый год, она, однако, ходила на празднества с Илмартом, и ей там весьма понравилось, так что — убеждала она себя — вполне естественно будет теперь пойти всем вместе.

Ей было неловко, потому что она не знала, как теперь вести себя с Райтэном — особенно после писем, которые оказались и впрямь запредельно личными, — и пуще того, она не хотела признаваться самой себе, что именно Райтэна и ждёт особо.

В общем, когда друзья за ней зашли, она вполне уверенно обняла Илмарта, смешалась на Дереке и совсем раскраснелась, когда дошёл черёд до Райтэна — и так и не решилась ни обнять, ни даже поднять на него взгляд, а только пробормотала куда-то себе под ноги:

— Привет.

— Привет, — спокойно согласился он, запихивая руки в карманы и задумчиво её разглядывая.

Спокойствие далось ему нелегко — хотелось послать всех к демонам, затащить Олив куда-нибудь в тихое место и нормально поговорить по душам.