В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора
Шрифт:
Чуть позже Ноллис воспылал страстью к юной Мэри Фиттон. После того как она отвергла его ухаживания, он стал писать ее сестре, Анне Ньюдигейт, и в письмах признавался в своей неразделенной любви. Сэр Уильям в то время был женат на вдовствующей леди Чандос; с помощью цветистых иносказаний он сообщал сестре Мэри о том, как «напрасно буду я искать плоды в моем саду, если не срежу старое дерево и не привью новое, хорошего сорта». Если бы его жена умерла, он мог бы беспрепятственно просить руки Мэри Фиттон; «надежда – моя единственная пища, а терпение – единственная подушка». [1152] В другом письме он назвал себя «пресыщенным и все же умирающим от голода» и выразил досаду из-за того, что вынужден проводить ночи по соседству со спальней Мэри: «Мои глаза видят то, до чего я не могу добраться, уши слышат то, чему я с трудом верю, голова полнится тщетными надеждами. Надежда смешивается с отчаянием, а желаниям недостает ожидания; но, будь я уверен в грядущей радости, я охотно вынес
1152
Ibid., 12–13.
1153
Ibid., 13–15.
Джон, сын еще одной спутницы Елизаветы, покойной Изабеллы Харингтон и сэра Джона Харингтона, также оказывал сомнительное влияние на молодых фрейлин, рекомендуя им сомнительные сочинения. Так как Джон был первым крестником Елизаветы, королева относилась к нему необычайно тепло. Она ценила его ум и пытливость. В пятнадцатилетнем возрасте, когда Джон учился в Кембридже, королева прислала ему письмо с копией недавней речи, произнесенной ею в парламенте, в которой она отстаивала свое право не выходить замуж. «Малыш Джек, – ласково обратилась она к нему, – я велела секретарю красиво переписать для тебя мои бедные слова, поскольку таких подростков, как ты, пока еще не допускают на заседания парламента. Обдумай их в часы досуга и поиграй с ними до тех пор, пока они не дойдут до тебя, чтобы потом, быть может, ты извлек из них добрые плоды, когда о твоей крестной забудут; я поступаю так потому, что твой отец охотно служил нам в беде и неволе». [1154]
1154
Harington, Nugae Antiquae, II, 154.
После смерти отца в июле 1582 г. Джон Харингтон вернулся в фамильное поместье Келстон в Сомерсете и там начал переводить на английский язык поэму итальянца Ариосто «Неистовый Роланд». То была непосильная задача и, по признанию самого Харингтона, заняла «немало лет, месяцев, недель и дней». [1155]
В двадцать восьмой песне повествуется об Иоконде – история довольно пикантная. [1156] Узнав, что жены им изменяют, Иоконд и Астольф отправляются путешествовать по Европе, чтобы понять, существуют ли на свете верные жены. Испытав много дам и даже будучи «обмануты» в собственных постелях служанкой, они приходят к выводу, что «верность не входит в женскую натуру» и на свете нет ни одной женщины, чьей благосклонности невозможно было бы завоевать ласками или деньгами.
1155
Harington, Letters and Epigrams, 176.
1156
L. Ariosto, Orlando Furioso, ed. G. Waldman (Oxford, 1974); Simon Cauchi, ‘The “Setting Forth” of Harington’s Ariosto’, Studies in Bibliography 36 (1983), 137–168; Miranda Johnson-Haddad, ‘Englishing Ariosto: Orlando Furioso at the Court of Elizabeth I’, Comparative Literature Studies, 31 (1994), 323–350.
В феврале 1591 г., завершив перевод отрывка, Харингтон пустил рукопись по рукам среди фрейлин королевы, которым, как он считал, нужно отдыхать от ежедневного обязательного рукоделия. Когда Елизавета узнала, что читают ее фрейлины, она выбранила их, считая, что «непристойная» рукопись не подходит молодым дамам, которые находятся у нее на службе. Когда она узнала, что рукописью их снабдил ее крестник, она призвала Харингтона к себе и «сделала ему суровый выговор за то, что он подвергает опасности поведение ее фрейлин такой грубой историей». [1157] В виде наказания она велела Харингтону не возвращаться ко двору до тех пор, пока он не переведет всю поэму Ариосто – около трех тысяч стихотворных строк. Харингтон поймал крестную на слове и к концу 1592 г. завершил перевод. Когда Елизавета навестила Харингтона в его доме в окрестностях Бата, он подарил ей красиво переплетенный экземпляр перевода с фронтисписом, на котором был изображен его портрет и его любимая собака Банги. [1158]
1157
Harrison, Elizabethan Journal, I, 14–15; Richard Townsend, Harington and Ariosto: A Study in Elizabethan Verse Translation (New Haven, 1940).
1158
John Harington, Orlando Furioso in English Heroical Verse (London, 1591).
Следующим подарком Харингтона стал трактат «Новое рассуждение на старую тему» с подзаголовком «Метаморфоза Аякса», который он прислал королеве в 1596 г. [1159] (в названии использован каламбур, основанный на сходстве имени Аякс и «джейкс», слова, которым в Елизаветинскую эпоху обозначали уборную). В сочинении Харингтон описал свое новое изобретение, «смывной стульчак». Он уверял, что мысль об изобретении пришла ему в голову во время беседы с группой мужчин, в том числе Генри Райзли, графом Саутгемптоном, в Уордор-Касле, уилтширском имении сэра Мэтью Арундела. Хотя Харингтон написал «Новое рассуждение» под псевдонимом Мисакмос, в тексте рассыпано немало намеков на то, кто такой автор на самом деле; вскоре его прозвали сэром Аяксом Харингтоном.
1159
John Harington, A New Discourse of a Stale Subject, Called the Metamorphosis of Ajax (1596), ed. Elizabeth Story Donno (London, 1962); Jonathan Kinghorn, ‘A Privvie in Perfection: Sir John Harington’s Water-Closet’, Bath History, 1 (1986), 173–188. См. также: Alan Stewart, ‘The Early Modern Closet Discovered’, Representations, 50 (1995), 76–100.
Хотя главной целью «Нового рассуждения» Харингтона была популяризация его изобретения, он воспользовался «туалетной темой» как метафорой, с помощью которой критиковал продажность придворных и призывал к нравственному и духовному очищению. «Позвольте мне, худшему сочинителю из всех, в веселой и безвредной форме описать подвалы и уборные… подвигнуть читателя с ветерком погрузиться в глубокое и необходимое раздумье на тему о том, как исправить некоторые огрехи туалетов». [1160] Книга разделена на три части. Первая состоит из двух писем Мисакмоса и его кузена Филостилпноса (любителя чистоты), в котором Филостилпнос требует, чтобы Мисакмос обнародовал свое изобретение. Филостилпнос, чьим прототипом можно считать кузена Джона, сэра Эдварда Шелдона, призывает Мисакмоса употреблять в своих сочинениях «домашние, простые» слова. Так, он просит его называть новое приспособление «попросту, по-английски, нужником или гальюном».
1160
The Metamorphosis of Ajax, ed. Donno, 183.
Далее автор переходит к описанию «Анатомии преображенного Аякса» или «Простому замыслу совершенной уборной». По сути, вторая часть – это практическое руководство по устройству и эксплуатации туалета, проиллюстрированное слугой Харингтона Томасом Кумом. В руководстве упоминается даже, где можно приобрести те или иные части устройства и по какой цене. После того как пользователь нажимает на рычаг сбоку от сиденья, открывается клапан, и вода устремляется из цистерны (изображенной в книге с плавающими в ней рыбами) в нижнюю часть чаши, а затем стекает в расположенную внизу выгребную яму.
На протяжении всей книги Харингтон уделяет особое внимание дурным запахам, идущим от «ночных горшков». Именно «дуновение» Аякса заставляет тех, кто пользуется туалетом, «зажимать носы». В то время различные болезни объяснялись «загрязнением воздуха». Если учесть, какая во дворцах царила антисанитария, нетрудно догадаться, почему королева не могла жить на одном и том же месте очень долго. Харингтон упоминает о том, какой трудной задачей был во все времена вывоз экскрементов, и цитирует Второзаконие (23: 12–14):
«Место должно быть у тебя вне стана, куда бы тебе выходить.
Кроме оружия твоего, должна быть у тебя лопатка; и, когда будешь садиться вне стана, выкопай ею яму, и опять зарой ею испражнение твое».
Харингтон отмечает, что задача эта распространяется на всех, «даже в самых красивых и величественных дворцах нашего королевства, как бы ни заботились о выгребных ямах, о каналах, о решетках, как бы ни старались несчастные, которые выметают и вычищают, все же остается та же ужасная едкая вонь». Он хвалит тех, кто регулярно вычищает домашние уборные, и исправляет недостатки прислуги: «Чтобы дом содержать в чистоте, очищай выгребные ямы. / Чтобы чистой стала душа, исправляй личные ошибки».
Харингтон справедливо видел в «смывном стульчаке» радикальное средство борьбы с антисанитарией.
«Стоит упомянуть и об их пышности. Видел я ночные горшки в красивых футлярах из атласа и бархата – что, правда, не сочетается с законом о потреблении предметов роскоши, – но их нельзя назвать ни особо чистыми, ни приятно пахнущими. Стоит им простоять в спальне дамы день или ночь, и мужчина, в следующий раз войдя, воскликнет: «С облегчением вас!» [1161]
1161
Ibid., 186.