В Россию с любовью

Кусков Сергей Анатольевич

— А-а-а-а-а! — Она вывернула кисть второй руки, которой пытался ударить, под большим углом. В глазах пошли красные пятна, я понял, ещё чуть и сломает руку нахрен, а я грохнусь от болевого шока

— Не смей! Он музыкант, не калечь его руки! Отпусти руки! — раздалось сбоку.

Крик Машки отрезвил её, и привёл в чувство меня.

— Да, конечно. Извини, братишка. — Женя отпустила, и даже погладила меня по головке. После чего дала такую пощёчину, что я опять отлетел на пол. Не так больно, слава богу за это, но дико обидно. И так окровавленное лицо нестерпимо горело.

— Мы

остановились на том, что ты должен принять свою судьбу, — размеренным шагом подошла эта ведьма. — Повторяй: «Я принимаю судьбу!» Ну? «Я больше не буду перечить женщинам!» Да, Саша, и, пообещав, правда не будешь. Даже если они не правы. И не будешь лезть в их жизнь с единственно верным авторитетным мнением — ибо оно никому не сдалось.

Я молчал.

Бу-ум! Она снова начала воспитывать ногами, без магии, видно, после последнего крика боясь и вправду покалечить. Но мне и этого хватало.

— Карменсита хорошая девочка, Саша. — Бум! — Она отнюдь не ведьма, и ненавидит их идеологию. — Бум. — Но и она — горячий южный персик. — Бум. — Который задаст тебе жару! — Бум! — Если накосячишь хоть в малом. — Бу-ум! Бу-ум! Бум!

Я выл, но «про себя», стиснув зубы, пытаясь отползать, но куда я уползу?

— Ты или будешь жить по правилам, без юношеских понтов, или не будешь жить никак, братик. — Бум. — Не я плохая в этой истории, отнюдь. — Бу-ум! — Я и правда, как старшая сестра, желаю тебе добра. — Бу-ум! — И мне искренне жаль, что иначе до тебя не доходит.

Сделала паузу, передохнула — устала «воспитывать».

— Я сейчас серьёзно, мне совершенно не нравится, что пришлось так делать. Пожалуйста, не пытай меня! Я не какая-то салемская шлюха, которой нравится унижать и подчинять! Я просто хочу тебе добра. Просто прими этот мир и себя в нём, и закончим с этим.

Я молчал.

— Я серьёзно. Я не злая. Вставай, Саш. Скажи, что должен, и вставай — пошли в медблок и к Ксюше — она быстрее залечит.

Я приподнялся. На четвереньки — как смог. Кровь не то, что хлестала, но я был весь в ней, и это ерунда. Пара порезов да расквашенные губы — просто смотрится зловеще. Отбитое тело, снова превращённое в синяк — тоже неприятно, но и тут не страшно, жить буду. Ибо била Женя не сильно, любя. Рука с, возможно, выбитым суставом? Доктора вправят, а Ксюша залечит. Она, как понял, и не такое может, а когда вырастет — пипец какой станет. Но бессилие… Кажется только теперь, на третий месяц нахождения здесь, я, наконец, осознал, почему он ушёл.

«Они любят тебя. Им будет плохо без тебя».

Ибо да, и правда любят. Это не ложь, отнюдь.

«Если такой умный — иди вместо меня сам. Посмотрим, как справишься…»

Вот почему! Потому, что ЭТО — сестринская любовь и забота. Как же тогда выглядит нелюбовь? Как же тогда выглядят массачусетские хипповские коммуны?

— Повторяй! — взяла меня Женя за шкирку и немного приподняла. — Я — мужчина!

— Я — мужчина… — произнёс я, а рука в этот момент нащупала металлическую вилку, лежавшую рядом с коленом. Женя была поглощена процессом воспитания и не заметила этого.

— Я должен подчиняться своим женщинам.

— Я должен подчиняться своим женщинам… — прилежно проговорил я, усыпляя

бдительность.

— Вначале — матери и сёстрам.

— Матери и сёстрам!..

— А после жене и её роду.

— А после жене и её роду…

— Молодец, Александр! Можешь же, когда хочешь! — Она меня отпустила, и я воспользовался моментом и грохнулся рядом на пол, немного разворачиваясь — чтобы под руку было ударить. — А теперь обещание: «Я, Александр Годунов!»

— Я, Александр Годунов…

— Торжественно обещаю!

— Торжественно обещаю!..

— Слушаться своих сестёр!

— Слушаться сестёр и носить их на руках, — самостоятельно, вложив в голос всю оставшуюся иронию, продолжил я. — Делать им расслабляющий массаж ступней, ног, спины, а персонально своей средней сестре Евгении — делать кунилингус по первому её требованию, ибо не виноват, что она — извращенская натура и возбуждается от таких мыслей, особенно когда Ани рядом нет.

— Что ты несёшь, придурок? — потеряла Евгения контроль, хмурясь, и этого шанса я как раз и ждал.

— Гори в аду, ведьма!

Ж-ж-жах!

Да, всего лишь вилка. Максимум — оставит колотую рану, да ещё не такую глубокую, как хотелось бы. Ибо не нож, высота зубцов невелика. Но зубцы вилки рвут плоть, тогда как лезвие ножа мягко разрезает, и неизвестно, что хуже. И да, я всё понимаю — она меня сейчас убьёт, не питаю иллюзий. Но эта сука от удара вилкой со всей дури в икроножную будет хромать всю оставшуюся жизнь! Ну, по крайней мере я на это надеюсь. А больше… А не сделаю я ей ничего большего. Да и чёрт с ним — Саш, я иду! Догоняю! У тебя и впрямь дерьмовая семья и гнилостная какая-то у них любовь. Подожди малёха, дальше вместе пойдём, братишка!..

Ор. Её ор. Ибо пробив тонкий подол (платья местные леди носят в пол, но слава богу без кринолина), вилка вошла чётко куда надо, моя рука не дрогнула. Затем последовал удар сверху, прибивший меня к полу — словно мешком с картошкой огрели.

— Не-е-е-е-е-сме-е-е-ей! — А это крик Машки откуда-то издалека, мне уже было всё равно зачем и откуда. Затем горный обвал, навалившийся сверху, выбивающий дух… И Женькины глаза, в которых я увидел свою смерть. Сияние фигуры в её руке, сводящее с ума своей мощью и яркостью… И взрыв. Нет, не в меня — рядом. Каким-то боком я это смог, успел понять. От которого меня смело взрывной волной, усиленной естественными поражающими элементами — крошевом и щепками от разбитого в хлам пола и паркета.

Глава 9

Символ вечности

Глава 9. Символ вечности

— А мы в прошлом или будущем? — спросила Алиса.

— Мы в #опе, — ответил Кролик.

— А #опа — это настоящее или будущее? — спросила Алиса.

— А #опа у нас — символ вечности!

(из Интернета)

Не срослось. Видно, в другой раз. Что другой раз будет скоро — не сомневался.