В Россию с любовью
Шрифт:
Так или иначе, первое, что я помню после случившегося, была Боль. Не так, БОЛЬ!!! Болело всё — слабо сказано, но больше всего пылало лицо, из которого бригада из четырёх человек, безбожно светя в лицо ярким светом, пинцетом удаляла щепки и разную гадость. Откуда знаю? Они сами об этом говорили.
— Терпи-терпи, царевич! — успокаивал знакомый голос Несмешного Людмилыча. Да бога ради, пусть будет несмешной — мне не жалко. Я смеяться как-то и не собираюсь. — Нельзя тебе общий наркоз. Под местным работаем. Говори, вот так чувствуешь?
Да #лядь, конечно чувствую! Какого #ера тут делаете? Убейте сразу — и дело с концом! Там Саня уже заждался. Стоит, морда наглая, смотрит на меня, ухмыляется. А ведь вначале я стоял и ухмылялся с него, с видом превосходства, когда пытался его уговорить вернуться, а он ни в какую. Теперь его очередь смеяться.
А с другой стороны, я жив. Реально жив! А значит готов к бою. «Сбит с ног — сражайся на коленях, идти не можешь — лежа наступай»(1),
(1)Василий Филиппович Маргелов, основатель ВДВ как рода войск, ласково прозванных самими десантниками: «Войска Дяди Васи»
(2) СЛОН — «солдат, любящий офигенные нагрузки» — салага, новобранец ВДВ
— Тепри-терпи! Ещё штук пять вытащим, и будет легче…
— Осколки? — спросил я, продираясь голосом сквозь туман.
— Да. Деревяшки. Щепки. Да и гравием посекло. Если б не это, давно б в палате валялся, а так… А наркоз тебе не нужен. Зачем наркоз, одни порезы да ушибы, ничего серьёзного. А так если что почувствуешь — успеем вмешаться. Если б не эта шрапнель, тудыть её и сюдыть… Как же тебя угораздило, Саша?! Вот только ж только с тобой расстались, думал всё, жить тебе долго и счастливо. А ты, видать, совсем по старику соскучился, не живётся тебе мирно. Не ёрзай! Знаю, неприятно. Но если сейчас дёрнуть или запустить — шрамы останутся. Будешь с исполосованной мордой ходить, и Ксения Карловна ничего не сделает. Всё будет хорошо, Саш, спасём мы тебе лицо. И Ксения поможет. Сейчас, эту дурёху в соседней палате спасёт, и за тебя возьмёмся. А нет — другую, повзрослее целительницу найдём. Правда таких сильных, как твоя сестра, Саш, найти трудно, их на всю Россию-то… Но ничего, мы справимся. Главное не сдаваться. И не дёргаться сейчас, чтоб под нож не попасть и хуже не сделать…
Поликарп Людмилыч что-то бормотал и бормотал, успокаивая интонацией, но я и не думал напрягаться. Он скорее себя успокаивал — ибо мой косяк — для него попадос по самые гланды. Я все его слова воспринимал фоном, как будто нахожусь не в этом теле, а рядом стою и прислушиваюсь: как там у этого поца мелкого дела? Главное, что отметил — я всё-таки выжил. Женька ударила не в меня. В последний момент как будто очнулась, испугалась и шандарахнула в пол рядышком. А там валялся стол, стулья (всё — деревянное, элитных древесных пород, царская столовая, не для бомжей), осколки битой посуды — которые наверняка меня и посекли, а также, наверняка, паркет разлетелся, как и бетонное крошево заливки и плиты, что были под ним. Эта штука не была объёмного действия, точечная — всё-таки подсознательно кастовалась для убийства, а не массового поражения. Только поэтому я жив, ибо моща, вложенная в фигуру, могла располовинить терминатора… Ну, одного сверкающего хромовым блеском металлического урода из черепа и костей с красными глазами-диодами. А так вся эта мощь въелась проникающим в узкую ограниченную зону рядом со мной, пронзила её, создавая маленькую, но глубокую воронку. И поскольку бетонная плита перекрытия дворца оказалась всё же крепче, чем остов Т-800, то, не пробив плиту насквозь, лишняя энергия подалась в стороны в виде пусть и плохонькой в масштабах вложенной мощи, но достаточной для лежащего рядом меня взрывной волны. В общем, волна вверх пошла, там наверняка половина потолка обрушилась, но мне и остаточного хватило. «А снарядом стодвадцатки бы убило на#рен!» — промелькнула мысль, и эта мысль радовала — маги не всемогущи.
— А Женя, она… — пробормотал я, но врач услышал.
— В соседней операционной. Или в палате — не знаю, мне некогда проверить. Не волнуйся, мы сделаем всё, чтобы спасти ногу. Чтобы она могла ходить, не хромала. Там Ксения, она очень сильная целительница, должна справиться. Неопытная, но очень сильная!
«Потому, что если она не справится — не справится никто» — читалось в его голосе подтекстом, и не сказал бы, чтобы меня эта мысль радовала. Отнюдь, мне было по-человечески даже жаль соплюху. Сила есть — можно и без ума прожить, это про таких, как она. Хромать всю жизнь? Не ставил я такую цель. В момент удара — возможно, тогда злой был, много чего хотел. Готов был кромсать и убивать. Но сейчас, когда остыл… Да к чёрту, нельзя так! Она меня резала фигурами, избивала
Ксюша. Наша семейная палочка-выручалочка. А что б было, если бы она обладала другим даром? Или её бы вовсе не было, а, скажем, царица родила бы всего четверых и остановилась?
Правильный ответ: «ничего». Я не смог бы вернуться. Это она удержала меня (Сашу) первое мгновение, дав возможность Маше зацепить и не уйти за грань. Да, там нехорошая петрушка произошла с подменой, но Маша тут не при чём, и тем более Ксюша. Просто принц, их брат, смалодушничал и сдался. А жизнь так устроена, что за любое решение надо платить. Так что пусть на меня смотрят волками, пусть считают чужим, демоном, убийцей их брата — кем угодно, но это теперь моё тело! Моё по праву! Ибо его владелец САМ мне его отдал, добровольно, никто его не принуждал. Теперь я — царевич Александр Годунов, и больше никаких «я» и претензий на то, что «морда ненашенская». Теперь — нашенская, я плоть от плоти этого мира, его часть, я рождён и вырос в нём. И, несмотря на потерю памяти, меня тут знают и помнят, некоторые даже относятся с теплотой. Ещё я понял важную вещь — я никогда не вспомню себя до того, как. Кем был «я». Кто та девочка, которой читал книжку, сидя на полу, когда она через плечо разглядывала картинки. Кто был тот человек, что шёл рядом со мной, когда джип проехал на красный. Прапорщика Прохоренко вспомнить могу, но лишь обрывочно, без применительно себя в общении с ним, ибо — подсказка, а подсказок не будет. Мне нельзя знать это — просто нельзя! Запрет от Мироздания! Косвенные воспоминания… С ними сложно, но объективно так сложились обстоятельства — меня не планировали никуда запихивать, как и Сашу высшие силы не планировали отпускать. Я свой земной путь прошёл и двигался туда, куда должен был двигаться после него, а он свой нет, и должен был вернуться. И то, что мы, два дурака, сотворили, и вызвало вот такой диссонанс со смещением воспоминаний. Но даже так базовые законы незыблемы, и память «я» вернётся только когда побегу догонять Сашу, пройдя этот круг, что будет судя по оптимизму Людмилыча не завтра.
Так что я могу смело говорить Ромодановской всё, что вздумается — «засветиться» не выйдет. Хоть гипноз, хоть понос — не вытащит она из меня самое важное. А вот чужой багаж знаний может быть полезен. Да, это багаж другого мира, где нет магов, где женщины равны мужчинам (с поправкой на физиологию и чуть разную психологию), где есть ядерные ракеты и оружие массового поражения (отсутствующие здесь), но нет одарённых, пробивающих силой фигуры межэтажное перекрытие. Там — махровый капитализм с его человеконенавистническим нутром, нищетой миллионов на фоне показной роскоши избранных, здесь — махровый же феодализм, где царица — просто самый большой и крутой феодал, а армию, когда требуется, собирает, объявляя мобилизацию поместного ополчения. Там — равенство полов, здесь — женский шовинизм, основанный на тотальном преобладании и подавлении девками мужиков своими способностями. Но и там и там живут совершенно одинаковые двуногие твари со всеми их комплексами, проблемами и тараканами в голове. И эти комплексы и тараканы ну вот вообще ни разу не различаются, как бы ни были отличны миры! А значит — прорвёмся.
Очнулся я в полутёмной палате. Лицо горело — не то слово! Но предусмотрительно его замотали, чтобы я не раздраконил его руками, которыми тут же полез почесать — чесалось — жуть!
— Принц очнулся! — Голос в стороне, сбоку, видно, сестричка рядом дежурила. В смысле, медицинская сестричка, от родных меня сейчас стошнит, по крайней мере от некоторых. Этот дежуривший кто-то выскочил из палаты (а я был в палате — узнаю это место, совсем недавно тут отдыхал, ещё запах не выветрился), и через время раздался топот нескольких комплектов бегущих ног, и в палату ворвались люди. Сколько — не знаю, несколько.
— Царевич? Всё в порядке? Как ты? — Голос Людмилыча.
— Зашибись! — честно признался я. — Жить хочется.
— Это здорово, что жить хочется, — с облегчением вздохнул он. — Саш, не надо трогать руками лицо, пожалуйста. Мы сделали всё возможное, но мы не господь бог. Я и так молюсь, чтобы шрамов осталось не слишком много, а ещё твои родные заказали службу, что осколками чудом не посекло глаза. Это действительно великое чудо, Александр. — Врач сел рядом и взял меня за руку, и я почувствовал, как он дрожит. Не по себе старикану. — Как ты нас напугал, Саш!
Ага, за то, что не откачали, им бы от государыни по первое число влетело! Да-да, синяк его вспомнился под глазом. И в первую очередь ему, как лейб-медику, или как там он у нас зовётся на посконном? А ещё рядом Женька, которая, возможно, будет хромать. Которая бы, получается, меня грохнула, выпусти фигуру за секунду до того, как это сделала. Родного брата. Представляете эмоциональное состоянии Ирины Борисовны в этот момент? А теперь вспомним её горячий характер (фингал доктора) и ментальный пресс, которым она давит, будто к полу прижимает? Я б тоже так дрожал на его месте. И ещё не так бы дрожал!