В Россию с любовью

Кусков Сергей Анатольевич

— О КАКОМ РАВНОПРАВИИ ТЫ ГОВОРИШЬ, мужчина?!!! — закричала она. — Хватит, Саш! Ты просто достал!

— Раз достал — иди в жопу! — Я вскочил и… А куда мне, собственно, идти, это и так моя спальня? В которую она пришла спать, на ночь — судя по состоянию, реально как выжатый лимон после полигона и решила лечь пораньше. А тут я со своей философией неподчинения. — А может и нет — оставайся, если хочешь, пойду я. Не провожай!

И хлопнул дверью. Как мог — так и хлопнул, я не маг, а богатырской силушки не имею.

— Ксюш, можно к тебе? — заглянул я в игровую к младшенькой.

Она играла у себя. Готовилась ко сну, собирала игрушки — у неё это очень длительный процесс, который, если не контролировать, будет бесконечным.

— Мозно. Ты плишол сказку лассказывать?

— И сказку тоже… И это, пустишь переночевать добра молодца?

— Не-а. Тебя надо наколмить, напоить и в баньке испалить. А у меня баньки нету.

— А без баньки пустишь? И это, я уже поужинал, кормить и поить тоже не надо.

— Тогда холошо. Оставайся. Только иглушки помоги соблать.

Так, вместе собрав игрушки, мы завалились, и я закончил-таки сказание про Изумрудный город. Элли отправилась обратно в Канзас, а Ксения счастливо заснула. Я тоже лёг. Раздеваться не стал, прям так забравшись под одеяло, в условно домашней одежде. Она приникла, доверчиво обняла и спокойно отправилась в объятья детского Морфея, где нет ни забот, ни хлопот, а люди такие, какие есть.

— Я тозе как Маса хочу с тобой спать, — прошептала она, засыпая.

— Вырастешь, возьмёшь себе мужа — будешь спать с ним.

— Не хочу муза. Тебя хочу.

— Меня нельзя. Я твой братик.

— Но Масе же мозно.

— Подрастёшь — поймёшь… — потрепал ей волосы. — Спи, принцесса.

— Мама говолит, я цалевна, а не плинцесса.

— У нас сейчас и так и так можно, и так и так правильно. Даже закон такой выпустили, приравнять два понятия.

— Зачем?

— Чтобы обмениваться супругами с другими странами. Папу нашего из Германии взяли. Меня в Испанию отдадут. Что мы, царевичи, равны принцам, а их принцессы — как наши царевны. Не ниже, не выше.

— Меня тозе отдадут?

— Тебя нет, котёнок. Ты — надежда всего нашего государства. Скорее тебе откуда-то принца выпишут… — Я тяжко вздохнул. — … В отличие от одного бездарного царевича, который вещь, мнение которого вообще никем не учитывается. И в то, что он может помочь семье в управлении государством, никто не просто не верит, но отрицает саму возможность подумать о том, чтобы дать попробовать.

— Чево-чево?

— Спи, говорю, котёнок…

Уснула.

Мне же не спалось. Ворочался с боку на бок. Пока не почувствовал, как дверь открылась, и в спальню не ввалился, иного слово не подобрать… Кто-то. Я приподнялся — нет, не служанка. И судя по башу, то бишь перегару, совсем не служанка! Служанка тоже вошла, но только следом за ввалившимся телом.

— Женя? — не понял я. — Ты что ли?

— А, мелкая сволочь! Не спишь? — раздался злой шёпот. Средняя сестра была… Мятая, это слабо сказано. И бухая. Еле стояла. И судя по тому, как и где встала служанка, её задачей стало не дать царевне упасть на ребёнка. И видя, что та направилась к другой стороне кровати, где лежал я, остановилась на середине спальни.

— Чего тебе? — сев на кровати и поправив на Ксюше одеяло, прошептал я. И был удостоен ответом:

— П-пошли выйдем! Ик! Поговорить надо!

— Ну, пошли. — Хорошо, что не раздевался.

Вышли

в игровую. Игрушки собраны, места много.

— Сядь! — указала она на диван.

— Но…

— Просто сделай, что тебе сказано! — зарычала сестрёнка. — Хоть раз!

Я сел. Послушался. Но просто так молчать не мог.

— Жень, ты пьяна. Фу такой быть!

— Я пьяна? — она усмехнулась, заозиралась по сторонам — с её стеклянными, но злыми глазами смотрелось это… Жутко. Я непроизвольно вжал голову в плечи. — Я не пьяна, мелкий. Я бухая! Я «синяя» в говно! И горжусь этим!

— Пожалуйста, не шумите! Там ребёнок спит! — голос служанки, выглянувшей из соседнего помещения, хотя Женя не кричала, просто выделила интонационно. — Я «синяя» в говно, — продолжила сестрёнка громким шёпотом. — В дерьмище, шкет! Понятно тебе? А всё из-за чего?

— Из-за того, что слабохарактерная? — криво улыбаясь, провоцировал далее я. Не люблю пьяных.

— Ну, от тебя я другого ответа и не ждала, — отмахнулась она рукой. — Нет, Саш, не поэтому.

Она села передо мной прямо на пол, задрала подол и скрестила ноги по-турецки. Так не принято, мягко говоря это не прилично, тем более ноги оголять (да пусть и перед братом — всё равно неприлично), но клала она с прибором на все местные заморочки — бухая Женя это что-то с чем-то. Тут я обратил внимание на деталь, которой, когда мы убрали игрушки, не было — в углу комнаты стоял… Чехол. Гитарный. Большой чёрный деревянный гитарный чехол.

— Я бухая, потому, то всё достало! — фыркнула она. — И ты, Саша, первый задрал! Вот скажи, зачем оно тебе? Почему такой… Тугой? Ты же не дурак, и всё понимаешь. Да, я стерва! Я, бл#дь, королева стерв в этой стране! — Она самодовольно ухмыльнулась — мысль ей нравилась. — Ты правильно меня назвал тогда после пробуждения, «сука редкостная», я даже не обижаюсь за это на тебя. На правду же не обижаются. Но до твоего тугого умишки, — постучала она по голове, — всё равно дошло, мой милый братик, что я права! Да, я дрянь, и тебя немножко обижаю, и даже иногда бью. Но при этом я, к демонам, права! — шёпотом проревела она, смотрелось бы это комично… Не будь так погано на душе. — Ты знаешь это! Мы все знаем, что ты знаешь! Так нахрена ты нас этим бесишь, шкет прыщавый? Чего тебе от нас надо? Прав захотелось? Выпендриться? Какой ты протестный и несогласный с устоями? Максимализм юношеский показать? Так ты не хипоза, ты принц, Саша! С кучей обязанностей! Так неси их, а не втирай за бережное к себе отношение! Не заслужил ты бережное отношение, понимаешь, падаль мелкая?!

— Сама ты падаль, — буркнул я, но как-то без огонька. Ибо самое скверное что могло быть — это осознание, что она имеет право так считать. Это бесило и топило водой мой пожар обид и возражений. — В зеркало посмотри, на своё состояние, пьянь.

— Пьянь — да! Я ж бухая. — Снова самодовольство. — А вот чё сразу падаль, братик? Я, между прочим, если нужда настанет, пойду Родину защищать! — Зло так и пыхало вокруг неё, фонтаном, а теперь будто во все стороны полетели обломки взорванных невидимых скал. — Мама наша, когда царевной была, вон, повоевала. Раны есть, и даже награды. И я пойду. И не пикну — так надо! Потому что я, мать его, фигурами целую крепость расфигачу почище гаубицы! Понял? А ты? На что ты способен?